О МЕТОДОЛОГИИ. Заход 6

ПРИНЦИП ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Наряду с системностью и генетикой в ХХ веке сформировалась деятельностная платформа. Хотя есть сомнения, стоит ли ее так называть, поскольку в ее рамках зародилась новая онтология. Она претендует на наиболь­шую объяснительную мощность, поэтому к ней и обращались весь ХХ век многие, в том числе и ученые-предметники. Перечислим наиболее известные синтезы:

- психологически-деятель­ностная, с социальной доминантой – А.Н. Леонтьев, с личностной – Рубинштейн;

- техно-дея­тель­ностная и социально-деятельностная – А.А. Богданов, А.К. Гастев,

- деятельностная, с личностной доминантой – прагматизм  Д. Дьюи и др.

- деятельностная, с машинно-технической доминантой – Г.П. Щедровицкий.

В середине века стало понятно, что это надпредметная онтология. И тогда деятельность стали называть принципом. Ее пытались в этом чистом виде осмыслить прежде всего аксиологически ориентированные философы (М.С. Каган, Л.А. Зеленов и др.). Особый случай –  системо­мысле­деятельностная методология Г.П. Щедровицкого, которая требует отдельного разбора. Но по типу это “инструментальная” точка зрения, отвечающая на вопрос “как?”. За ней стоит искусственно-техническая картина мира, опирающаяся на рафинированный рационализм.

Как можно понять из нашей базовой схемы, деятельность стягивает на себя все “объекты”, оказавшиеся бесхозными в рамках классической натуральной науки. Так, социальное и техническое входят в состав общественного, а деятельность связывает общество и личность. Поэтому мы говорим о динамическом сочетании их всех в деятельности, что иногда трактуют как стягивание двух парадигм в одну.

 

Рис. 5. Неклассические парадигмы, относящиеся к принципу деятельности.

Отметим, что принцип деятельности не только не исключает системного подхода, но напротив, образует с ним системно-деятельностные синтезы. Например, это философский и общенаучный синтез, предпринятый в системно-деятельностном подходе Л.А. Зеленова, в значительной степени продолжившего линию М.С. Кагана.

Что касается соотношения принципа деятельности и кинетического (генетического) подхода, здесь возможности только намечены. Пока кинетика в рамках деятельностных синтезов представлена небогата, значительно беднее, чем позволяет уже существующий циклический аппарат.

Из полного набора сочетаний системного, кинетического и деятель­ностного рождается представ­ление о “неклассичности” познания ХХ века:

Табл. 2.

Важно отметить, что даже попарные сочетания трех подходов-платформ имеют по два варианта. Фиксируя  связи, важно четко понимать, какой ракурс преобладает в связке, – от этого нередко зависит исследовательский аппарат. Поэтому системо-деятельностный и деятельностно-системный – разные подходы.

Развертывание основных разновидностей некласси­ческих подходов ХХ века дополняется многочисленными смешанными подходами (не всегда правомерными), что порожда­ет очень пеструю общую картину, где могут быть намечены все наиболее известные аспектные взгляды.

Стоит отметить, что в ядре всех этих платформ, в начале ХХ века стоят работы, в которых все они синкретически не разведены. Например, “Тектология” А.А. Богданова и по сей день шире всего набора этих платформ, хотя многие ее положения сегодня “уточнены” или “выглядят почти наивно”, но со временем именно они оказываются шире всех трактовок.

В ряду претендентов на платформы в ХХ веке побывали и кибернетика (которая как-то “рассосалась” после сильного шума по ее поводу), и синергетика. Считать синергетику общенаучной платформой не позволяет только одно: будучи оригинальным мировоззрением (близким к натураль­ному), она не имеет достаточно развитых инструментов, которые можно было бы заимствовать.  О синергетике охотно упоминают, и даже получают с ее помощью Нобелевские премии, но этот ее недостаток не устраним.

Ряд понятий из синергетики мы применили в нашей циклогнетике.

Принцип деятельности и проектность

Наука, субстрат которой – знание, а цель – познание, принадлежит человечеству. Она открывает закономерности, законы, устойчивые детерминанты и дает на этой основе прогнозы. Важнейшая черта науки –  ее аналитический характер. Важнейшие выходы ее: модели и прогнозы.

Условное деление наук по объектам, к которому мы обращались, является наиболее крупным с позиций философии. У науки в широком смысле два предельно больших объекта – естественный мир и общество (как деятельность), и один “пограничный” объект: человек, который то претендует на самость, то растворяется в обществе, то биологизируется.

До недавнего времени любое дифференцирование наук и синтез их ветвей (если не считать выделение ряда междисциплинарных) происходило в этих, объектных, рамках. Это было возможным постольку, поскольку философия вплоть до середины ХХ века обеспечивала наднаучный уровень удержания целого. Но появление и внутренний синтез метанаучных платформ изменили эту ситуацию. Будучи наднаучными, эти платформы вовсе не были предназначены для нового конструирования идеальных объектов. Они прекрасно справлялись с задачами методологического синтеза, вожделенного переноса методов, но тем самым замыкали науку  в рамках  все тех же группировок объектов или их комбинаторики. И поле скоро было вычерпано. В середине ХХ века о кризисе науки не говорил разве что ленивый.

Наука способствовала быстрому развитию техники – научно-техническая революция (НТР) была успешной до тех пор, пока конструиро­вание технических устройств выглядело как экспериментальное приложение знаний, т.е. в рамках классического менталитета Нового времени, сопутствующей ему просветительской пассионарности, с применением экспериментального метода. Суть состояла в целевом оперировании Природой: она изучалась и использовалась в целях людей. В ценностном плане это обозначается у нас как связка Истины и Пользы. Процесс связывания Истины и Пользы в истории шел и раньше, но до запуска научно-технической революции (НТР) он не имел столь взрывного характера, потому что познание и польза существовали во многом  раздельно. Изменения, происшедшие прежде всего в европейском менталитете в самом начале Нового времени, связали рациональное познание и производство, что привело к построению индустриальной цивилизации и последующим “волнам” НТР. На самам деле здесь заработали уже другие механизмы, и мы о них немного говорили. Это прежде всего превращение инноваций в особое производство.

В ХХ веке ситуация изменилась в связи с тем, что чрезвычайно актуализировалось инженерное конструирование и появилось широко понимаемое  проектирование. Эти направления деятельности не аналитические, а синтетические, они используют аналитические достижения науки, не являясь наукой, а нередко могут обходиться без науки. Если “конструирование” поначалу имело дело только с техникой, а затем осваивало и другие объекты, то “проектирование” изначально заявило о себе как тотальное, как принципиально не привязанное ни к какому объекту и не связанное генетически ни с каким конкретным предметом.

На место приоритетных возможностей науки (познание и эксперимент)  пришли возможности, содержащиеся внутри деятельности. И, хоть сайентизм в качестве  мировоззрения преобладал до середины ХХ века (пока не стал “религией”), проектно-деятельностный подход все больше  демонстрирует собственный потенциал, не связанный напрямую с наукой. Данный момент истории важен потому, что он имеет решающее значение для понимания сути настоящего времени.

Разбор “проектного подхода” (подхода к чему?) следует сделать отдельно. Пока же мы ограничимся только некоторыми важными моментами.

Напомним о трактовке “шага развития” в деятельностном подходе.  Упраздняя значение настоящего, человек ставит цель в будущем и теперь это – его единственная реальность. Как к ней идти? Через целесообразную деятельность. Для меня здесь ключевая проблема только в одном: откуда к нам приходят цели? СМД-подход на этот вопрос отвечать отказывается: “цель она или есть, или ее нет”, и вся недолга. Что характерно, перед смертью Г.П. Щедровицкий начинает говорить как раз об этом недостатке СМД, чем вызывает бурю непонимания и негодования порожденных им же самим правоверных методологов. Они внеморальные инструменталисты, а тут им о каких-то целях, морали  и т.д.

Проектирование рассматривается как особая разновидность деятельности, позволяющая реализовать цели “Я”. Кроме про-эктирования есть и ряд других про-деятельностей.

Важно следующее: за понятием “Я” может стоять и отдельный человек, с его личными целями, и некий групповой субъект (здесь иерархия: от пары личностей – до государства и выше). Отсюда – принципи­альный прагматизм проектиро­вания, открыто продеклари­рованный в философии Д. Дьюи. Поскольку деятельность целесообразна, активность человека в ней проявлена иначе, чем у всего живого, существовавшего до него: человек действует сообразно цели. А цели человека социализированы уже в силу его биосоциальности. И далее, в логике рационалистов, остается только применить операции программирования (построить дерево целей), сделать проект организации  деятельности и запустить машину из людей и технических устройств, контролируя исполнение плана.

Из сказанного выше ясно, что наука и проектирование различаются их разной ролью в деятельности, особенно – в отношении к будущему.

Наука есть знание об “объективных” детерминантах (кавычки  тут – поскольку всякая объективность в деятельностной онтологии иллюзорна). В пределе наука дает прогноз развития и это – ее основная инструментальная ценность в ракурсе процессуальном, во взаимоотношениях со временем. Наука может создавать знание, употребляемое в деятельности инструментально. Но это тоже особая тема, многократно обыгранная.

Конструирование, лежащее в основании проектирования – синтети­ческая разновидность будущетворения. Это означает, например, что проектирование кое в чем уже конкурирует с менталитетом: прагмати­че­с­кая ориентация реализуется как технология и техника деятельности,  результаты здесь – проект и программа деятельности. По мере того, как СМК охватывают все большие аудитории, искусственно созданные программы  – разновидность “семиотических машин” – начинают конкури­ровать с естественными ментальными программами по силе своего воздей­ствия на огромные массы людей.

Чтобы удерживать общество, в котором значительная часть членов работает проектно, понадобилась особая форма управленческой деятельности – менеджмент.

В проектно-прагматическом подходе детерминанты и прогнозы науки, если они достаточно точно установлены, могут выступать в качестве проектных (программных) ограничений или “граничных и прочих условий”. Достоверность научного знания достигается многократностью их проверки.

Однако в реальности на деятельность такое знание влияет лишь косвенно: человек может знать прогноз, но это еще не значит, что он будет учитывать его в деятельности, – иначе человечество не подошло бы вплотную к экологической катастрофе.

Превращение знания в мотив деятельности, увы, не носит автомати­ческого характера – иначе половина правовых ограничений была бы просто не нужна человечеству.

Такое различение понадобилось потому, что “проектный” и “деятельностный” подходы (на самом деле он один) вообще не имеют отношения к научным парадигмам. Это уже инерция, идущая от амбиций науки, сходящей с исторической арены – по крайней мере,  как ментальная картина мира наука устарела. И преподавать КСЕ (концепцию современного естествознания) в институтах – означает себя же и консервировать в прошлом.

Заблуждение базируется на том, что в менталитете ХХ века проектно-деятельностная точка зрения выполняла ту же функцию, какую в прошлом выполняли научная картина мира и научные парадигмы: это была опреде­ленная устойчивая точка зрения на мир, имеющая в своем распоряжении собственный набор идеальных инструментов. Новая точка зрения тоже опирается на знание,  только знание это уже не объектное: это – знание о деятельности. В освещении Д. Дьюи и его продолжателей оно инструмен­тальное – позволяет человеку реализовывать его цели с помощью проекти­рования и прочих типов специально организованной деятельности.

Деятельность человека орудийна и может быть ценностно рассмотрена в простран­стве между Истиной и Пользой.

Если следовать психологии, в человеке деятельность имеет основания в виде его потенциальных способностей, что можно представить в развертке его знаний и умений. Эта линия технологизации орудийной деятель­ности, повышающая ее эффективность, существует и развива­ется вполне самостоятельно. Связка знания и пользы базируется на техническом абиотическом субстрате, и она обратным образом делает человека своим орудием, превращая его в придаток техники и технологии.

Собственно, так было всегда в истории, но не с той степенью интенсив­ности, которая была достигнута в ХХ веке. На фоне современных скоростей даже “научная система выжимания пота” Тейлора и иже с ним выглядит невинной забавой неторопливого и архаичного общества.

Проектирование связано с потенциалом деятельности и рождено внутри ее парадигматики. Деятельность регулируется “нормами”, априори социаль­ными, и это ядро особой “культуры” искусственного, ее технологи­ческая суть. До ХХ века культурное нормирование деятельности было скрыто в освященных традицией обрядах и ритуалах, т.е. носило “естественный” с виду характер – оно регулировалось менталитетом процессуально через  целевые установки. Проникновение инструментального рационализма в технологию деятельности превратило и культурные нормы в искусственно управляемые. Малозаметная сменяемость традиционных форм нормирования уступила место ускоряющемуся их проектированию. Накопление опыта, происходившее в истории “естественным” образом, было рациона­лизи­ро­ва­но.

Причина такого странного противоречия – в том, что деятельность человека целесообразна, а цели человека проявляются не в потенциале его способностей, а в актуальном наборе его потребностей. Прежде в истории основным социальным регулятором формирования потребностей была глобальная ментальная программа, а многомерность менталитета обеспечивала историческую непрерывность развития общества. Разрыв начинается с момента, когда человек эпохи демократии реально становится “атомарным”, его зависимость от социума иногда доходит почти до нулевой отметки. Свои личные цели в деятель­ности он начинает ставить на первое место, а технологизация обеспечивает невиданную скорость их достижения.

Во всех областях бытия появляются симулякры, замещающие все бывшее ранее – без исключения. Так искусственные, спроектированные, рационализированные нормы замещают в западной культуре ХХ века ранее существо­вавшие регуляторы менталитета, работавшие как неподвластные человеку естественные нормы и мотивы. Например, писаные правовые нормы на Западе практически полностью подменили мораль. Но ведь еще Кант отметил, что в моральной сфере есть нечто, неподвластное людскому разуму и не ограниченное его сиюминутной практичностью. Говоря системным языком, это – надсистемные регуляторы, находящиеся выше уровня личности и общества (например, Бог). Из культуры Нового времени по мере ее рационализации они постепенно изживались. А там, где это невозможно было сделать, искусственно блокировались или заменялись.

Для обеспечения социальной устойчивости в “проектном” обществе ХХ века понадобилось множество компенсаторов, и они все более и более рационализировались. Понимая это, Дьюи поставил данный процесс в американском обществе “на поток”, но точно так же поступили и другие рационалистические проектировщики “обще­ствен­ных машин”: Сталин, Гитлер, Муссолини и др. То, что сделали они, резко отличалось от западного демократического варианта в единственном – в целеполагании. Это – наиболее важный момент всего ХХ века: если деятельность можно эффективно технологи­зировать, то формулируемые цели могут принадлежать разным субъектам: и личности (как декларировали создатели западных демократий), и отдельным группам (например, партиям) и большим сообществам (например, религиозным). Русские космисты впервые заговорили о целях человечества, и сегодня именно они дают ориентир, способный повлиять на будущее и изменить ход истории.

Теперь вернемся к главному, ради чего, собственно, эта тема и была затронута. Цели человека в проектном подходе, в прагматизме Дьюи и инструментализме его последователей  не обсуждаются – из них исходят. Данный  момент и порождает расхождение в инструментальном понимании культуры как набора регламентирующих норм деятельности: регламентация – процесс  искусственный, но откуда берутся цели?

Мотивационную основу деятельности многократно пытались установить в коллективной (групповой) психологии и в социологии групп. Одними из первых обратили на нее  внимание Э. Дюркгейм (коллективные установки), В. Бехтерев (групповые мотивы поведения), К. Юнг (архетипы коллективного бессознательного). Тому же посвящены такие синтезы, как “психология народов” и “историческая психология”. Развернувшиеся на этой основе “ментальные исследования”  французов блестяще решали проблемы реконструкции культуры прошлого и определения движущих мотивов деятельности людей прошлого. Но подобная постановка вопроса в отношении настоящего и будущего требует построения обществоведческой теории, из которой можно было бы получить прогноз. Большинство же ментальных исследований ограничивается герменевтикой, являющейся стержнем экзистенциализма и постмодернизма, выступающей там в качестве метода. Но соваться в будущее эти “ментальные исследователи” отказывались. В итоге продвинулась вперед герменевтика и расцвел когнитивизм, который иначе как рационально кастрированной ментальностью не назовешь.

Однако достижение понимания и построение детерминант и прогнозов – разные продукты. что характерно, для инструментализма этот подход вообще излишен: прогнозы детерминируют то, что можно спроектировать волевым образом. А теории А. Тоффлера и других исследователей дополняют эту однолиней­ность глобальными прогнозами на основе единственной линии развития – технологической по основаниям и технократической по ориентации.

Убрать противоречие между искусственной технологически-рациональной западной линией, с доминантой регламентации деятельности, и естественно-ментальной, с доминантой ментальной мотивации деятельности, можно лишь обращением к надсистемному уровню – к уровню человечества как минимум. В нем преобладает детерминация деятельности, которая сейчас отображается наукой и проектной аналитикой. В мотиваци­онной сфере такая детерминация превращается в совокупность “глобальных императивов”. Этот путь – искусственный. И в данном отношении все проекты типа “ноосферного общества”, “образовательного общества” и т.п. сталкиваются прежде всего на ментально-мотивационном поле. Генерация людей, впитавших мотивы личного обогащения, будет насмерть стоять против всех ноосферных и прочих ограничений – такие люди превосходно понима­ют, что в любом варианте обогащения они “изымают” что-то у человечества или, иначе говоря, идут против Бога и людей в личных целях.

Вывод из данного рассуждения таков: по отношению к деятельности технологическая линия (знания и нормы) задает детерминацию и регламентацию, а ментальная –  и только она одна – обеспечивает мотивацию. Если кто-то утверждает обратное (“рационально поставьте цели”), он подсовывает вам очередной симулякр.

Модернизм (постмодернизм), экзистенциализм, прагматизм, инструмен­тализм, проективизм, конструктивизм, рационализм, деятельностный подход предстают в нашем описании как нечто единое в том самом ментально-парадигмальном смысле, который  мы уже сформулировали (единая модель мира, устойчивый набор содержащихся в них взглядов). Повторим: это – рационально трактуемое “мировоззрение”, что уже есть симулякр. А раз так, за этим всегда стоят чьи-то групповые цели.

В ХХ веке внимание обращено на процессы, а не на объекты, как было в классической науке. Парадигма, которую образуют все эти “измы”, не научная, как у Т. Куна (сложившаяся внутри научной школы), а ментальная – демонстрирующая совокупность взглядов людей  ХХ века как жителей большого ментального цикла. Это – новая ментальная формация, в которой мы продолжаем жить и сейчас, вплоть до 2020 года.

ШАГИ СИСТЕМО-ДЕЯТЕЛЬНОСТНОГО АНАЛИЗА

Категория системы с позиций деятельностной онтологии прежде всего регулятивная. Т.е. категория системы здесь трактует способ организации мышления. Она организует (задает путь, последовательность): что нужно, чтобы помыслить любой объект (в логике “сначала – потом”).

Суть системного подхода состоит в  удержании  “рамки целого”. Но с целым работать невозможно, поэтому в системо-деятельностном анализе оно  “разбирается” по типам схем:

Рис. 6. Пять экранов для отображения системы.

Стандартные шаги системно-деятельностного анализа предполагают “разложение” любого объекта через эти пять ракурсов. Что характерно, так это комбинаторная связанность понятий данного набора, позволяющая объяснять одно через другое.

При системном исследовании объект мы замещаем особой структурой – мыслительной “конструкцией”. И далее мы или приписываем объектной области логику данной структуры, или  данной структуре приписываемь то, что усматриваем в объекте.

Теперь немного подробнее об этих шагах.

1. Первый шаг – процессуальный

Основной процесс конституирует область обозначаемого. В связке  “процессы – структура – функции” процесс обнаруживается как след, оставляемый структурой в результате ее нормального функционирования.

Общество представляет собой сборку определенных процессов, которую мы можем отображать структурно. Про это следует поговорить специально, поскольку здесь мы имеем дело с понятиями эволюции, развития, функцио­нирования, вопроизводства, процесса вообще. Именно сборка процессов, ее особость и уникальность задает общество как системно-кинетическое целое. Мы этой темы в наших работах касались много раз и здесь в тексте мы такой блок ввели в том самом конспективно-тезисном виде, который соответствует нашим целям.

Если говорить коротко, мы пока обнаруживаем в обществе только один ведущий процесс, который управляется при помощи двух программ. Это процесс деятельности. И входя внутрь ее сферы, мы обнаруживаем один набор процессов (функционирование, воспроизводство и т.д.), а выходя вовне – другой набор (эволюционные процессы, развитие, генезис и т.п.). При помощи такой простейшей системно-иерархической связки картина множества процессов хотя бы первично прорисовывается.

Рис. 7. Три разновидности процессов по системным уровням

Жизнь системы, главный рабочий процесс в системном цикле анализи­руется и как совокупность и связанность внутренних процессов и как воздействие и контекст внешних процессов, но – самое главное – как балансирование между тем и другим, как особый синтез, связанность того и другого. Именно этот аспект связанности, синтеза верха и низа и т.п. позволяет говорить о самости системы (о ее системной сути), а также о ее особом “самопроектировании” в процессе жизни (а тут возникают  сознание и мышление). И, собственно,  о самой возможности проектирования.

Например, в известной книге Дж. Джонса процесс проектирования разделен на три шага, связанных с этими тремя разновидностями или скорее тремя рамками, тремя взглядами на системное целое: дивергенция как взгляд из системы вовне, трансформация как выработка системного концепта-конструкта, конвергенция как взгляд из системы внутрь (в набор ее ресурсов), как приспособление, адаптация полученного конструкта к существующему внутреннему разнообразию системы.

На этом шаге в центре у нас понятие системообразующего процесса.

2. Второй шаг – структурно-функциональный

Здесь, во-первых, процессы получают ограничение. И мы можем говорить а) о структуре процессов и б) о циклах, соответствующих уровням и особен­ностям этой структуры. Деятельностная структурно-процессуально-циклическая картина отличается от иерархически-циклической системо­генетической картины, которую мы использовали в наших работах раньше. Здесь сводятся три разных онтологии и применяя системо­генетическую модель “уровни  и их вложенные циклы” мы вкладываем в нее теперь уже деятельностное содержание, притягиваем деятельностную онтологию. Происходит то, о чем мы говорили в методологической главе: новый объект одновременно удерживается на системной, на циклической и на деятель­ностной плоскостях. Мы имеем его тройное полиэкранное представление.

Структура процессов в реальности образуется за счет очень сложного соединения, связывания множества процессов. Мы же в рамках системной  онтологии опираемся для илллюстрации на модель иерархического устройства системного мира. При этом в деятельностной онтологии существует не только иерархический, но и, например, горизонтально-сетевой способ связывания компонентов. А в органической онтологии и вовсе другое соотношение частей-органов и целого-организма. И выбор исследователем тех или иных онтологий для их полисвязки всегда зависит от предмета исследования и от поставленных задач. Но поскольку пока мы говорим о способах в абстракно-возможностном режиме, ограничимся сказанным.

Понимаемая на трех экранах структура есть то, что позволяет нам говорить о функциях.  Ядерным понятием на этом шаге является понятие функциональной структуры (структура функций).

От него может быть сделан шаг к более локальным понятиям “структуры связей” и “структуры мест”. Тут нужно отчетливо понимать, как структура функций превращается в эти две разные и взаимосвязанные структуры. Мы поговорим об этом отдельно и специально.

Переход к материалу происходит вот в таком итеративном движении

3. Третий шаг – морфологический

В понятии морфологии фиксируется оганизованность формы.

Получить ответ на вопрос “что есть общество?” здесь можно через пару “материал и организованность” или, точнее, понятие “организованность материала”.

Рис. 8. Материал и структура.

Пара “организованность-материал”

В системном освещении – если брать некое множество представлений, называемых системными – это трактуется как иерархическая (вертикальная) пара. Суть: если взять два любых соседних уровня системной иерархии, то верхний уровень будет организованностью, а нижний – материалом. Уровень, который выше, выступает как “организованность” для того уровня, который ниже. А тот уровень из двух, который ниже, становится “материалом” для того, который выше.

И при этом существует целое под названием “организованность материала”. Это целое – единое, соотнесенное с дуальностью.

Рис. 9. Иерархический смысл пары организованность и материал.

С виду это достаточно простая пара, соединяющая два соседних уровня иерархии, как в любом варианте системного подхода. Подобное построение (в очень близком понимании, но другое терминологически) фигурирует в “Тектологии” А.А. Богданова.

На самом деле понятие “организованность”  не сводится к системному взгляду в его мета-естественнонаучном варианте. По той причине, что представление об организованности так или иначе связано с эволюцией и деятельностью. А это иная онтология.

Если использовать деятельностное понятие системы, то соединение интересующих нас уровней следует интерпретировать и системно, и через деятельность. При этом мы получаем более конкретный взгляд – системо-деятельностный. А уж в рамках деятельностной онтологии “организо­ванность” связана с Мышлением, а “материал” – с Деятельностью. Это известный взгляд,  который мы не собираемся интерпретировать, но наме­рены расширить и уточнить один из важнейших аспектов, связанных с деятельностью.

Мы должны подчеркнуть, что строим изложение в обратном исследованию порядке.