О МЕТОДОЛОГИИ. Заход 2

О МНОЖЕСТВЕ ОНТОЛОГИЙ


В поисках новой онтологии

Как-то утром я проснулся, и обнаружил, что живу в мире совершенно другом, чем вчера. Я так долго пробовал войти в новую онтологию, что в результате однажды оказался в ней. При этом переходе человек ничего не ощущает, как и самого перехода. Чтобы понять это, надо выйти и постоять над ситуацией. А попробуйте-ка. Да потом еще возвращаться.

Очевидно, количество моих усилий перешло в новое качество понимания мира. И теперь я буду пробовать говорить оттуда, чтобы донести — что именно я понял и как это произошло. Поскольку ничего важнее этого для меня теперь нет. А для вас, надеюсь, это будет интересно, как интересны приключения в чужом мире.

Пробовать я буду потому, что надо же еще научиться жить в этой новой онтологии. И потому я имею право на ошибки и заблуждения. Это причина тех кажущихся непоследовательностей и даже кружений в тексте, который вы читаете.

Мы пишем этот текст, все еще находясь в поисках новой онтологии или по крайней мере — с желанием адекватно выразить то содержание, с которым по случаю удалось соприкоснуться. Почему нас не устраивает натуральная онтология классической науки Нового времени, и системно-деятельностная онтология ХХ века? Они ачеловечны. А я человек и мне хочется поискать в этом мире нечто для себя. И в этом стремлении трудно оставаться объективным, хотя мы будем всячески стараться.

Я пишу в попытке обозначить ясно целое под названием “ментосфера”. И связанную с этим картину мира, то бишь особую онтологию.

Начнем с ключевого для нас вопроса о “картинке” или “картине мира”.

Считается, что термин “картина мира” достаточно молод. Он был введен  Л. Витгенштейном в «Логико-философском трактате», хотя в гуманитарной сфере ведет свое происхождение от работ Лео Вайсгербера примерно того же времени. Не знаю, как в момент становления, но сегодня этот термин неимоверно размыт, поскольку он “размазался” по множеству наук и вошел в ряд “бродячих терминов” в науке и около нее. Его постигла та же участь, что и “менталитет”, “пассионарность”, “парадигма” и многие другие популярные слова ХХ века.

Рассматривать картины мира я собираюсь через свою историю: через картинки мира во мне. Хотя бы потому, что у меня в библиотеке набралось большое количество трактовок “картин мира”. Я уже не выражаю желания слить их в нечто единое и редуцировать до посинения, как того хотелось раньше: я не веря в необходимость этой работы. А делать с ними что-то нужно — и нужно мне, исходя из моих целей. Вот я и рассматриваю эту тему как набор “картинок” моего собственного пути познания. Такая сшивка истории ничем не хуже любой другой, особенно если речь идет о рассказе.

Однажды, лет эдак в 16, я спросил себя — а частью чего я, собственно, являюсь? И какой именно частью? Чтобы ответить на такой вопрос через сорок лет, мне и понадобилось войти в новую онтологию. Это был длинный путь “прохождения сквозь другое” и “опираясь на чужое”, а потом построения, построения и еще раз построения и отбрасывания гипотез и конструктов. И суть не том, что это поучительный путь, суть в сумме, из которой уже ничего просто так не выбрасывается. Я понимаю, что это мои “подпорки мысли”, но тешу себя надеждой, что они могут пригодиться и другим путешественникам по неизведанному.


Механическая и машинная картины мира

Как и все мы в середине ХХ века в СССР, я жил и радовался, ощущая себя частью мудрой и прекрасной Природы. Я и сейчас многое бы отдал, чтобы вернуть это детско-юношеское мировосприятие. Но это уже невозможно, поскольку оно не принадлежит мне и его сияющая гармоническая окраска иллюзорна, как картинки из моей “Родной речи”.

Часы не один век завораживают людей. У меня они вызывают сложнейшие чувства и поток мыслей с того момента, когда я разобрал свой первый будильник. Я увидел чудо стройной сложности и испытал величайший детский восторг. Потом я прочел, что то же самое было с юным Ньютоном, который строил модели часов и мельниц. И не удивительно, что целый этап истории науки был прожит на этом поклонении Мировым Часам. Но такая Природа, рассмотренная как механизм, столь интересная когда-то своей утонченной и архаичной простотой, с годами стала восприниматься как данность. И “механическая картина мира”, как считается, ушла в прошлое. Хотя на самом деле она жива и поныне, как и все картины мира: речь может идти только об актуальности ее в обществе, а именно — доминировании в менталитете.

Мир как идущие Часы Бога — метафора этой зримой картины.

Те, кто считают ее примитивной, сильно ошибаются. Ведь по сути, здесь мир предстает как техническое устройство невероятной степени сложности. И это абсолютно другое воззрение, чем древнегреческий философский “натурализм”. Никак не могу понять, почему их смешивают и даже пытаются вывести одно из другого. Но сейчас мне важнее другое: у этой картины мира есть как бы “продолжение в ином”.

Вот что странно: механизм и Мир как Механизм — это одно. А машина и Мир как Машина — уже совсем другое. И третье состоит в том, что машина и механизм входят частями в некое единое целое. Хочется понять, какое именно целое. О том, что это целое есть, я помню из опыта учебы: нам в авиационном институте читали “теорию машин и механизмов” — ТММ (и студенты расшифровывали эту аббреватуру с жестоким юмором: “Там Моя Могила”).

Машина много чего предполагает, и мы будем это обсуждать. Вне машины мы можем предположить “проектировщика” с его неизвестными нам целями. Второе — это состав и особое устройство, законы функционирования, устойчивые рабочие циклы частей этой машины и т.д. Наука принципиально занимается только вторым вопросом, а вопросом о причине или проектировщике вроде как никто больше не занимается. Раньше это было занятием философов, но в последние века и они хитроумно обходят эти вопросы как слишком скользкие.

При том, что явно различимы ранняя механическая и более поздняя машинная картины мира, они в определенном смысле есть целое. Понять и описать механизм мира и построить машину — это разные стороны одного акта. В первом случае я наблюдаю мир и оперирую с ним в мысли, а во втором я примеряю на себя мундир инженера, создателя машин, и эти самые знания служат мне иначе. И в этом смысле проектировщик непременно примеряет на себя роль Бога, поскольку проектирование машин происходит на самом деле из ничего и на познание только косвенно опирается. И есть ли между исследователем и изобретателем связь в истории — это еще вопрос. Хотя, что характерно, все евроамериканские ученые в романах и фильмах только и делают, что изобретают нечто невообразимое: я помню, как много раз перечитывал в юности “Человека-невидимку” и “Машину времени”. Но теперь я понимаю, что все научные и технические фантасты — Жюль Верн, Уэллс, Беляев и т.д. — работники идеологического фронта. Они утверждали своим искусством ту картинку мира, которую требовал доминирующий тип менталитета. Легенда про Архимеда тоже подтверждает эту жесткую новоевропейскую взаимосвязанность науки и техники. Поэтому она и вошла в учебники — как притча идеологического назначения.

На самом же деле множество самых плодотворных идей может невостребованно пролежать веками и не найти подобного “применения”. А работа Герона Александрийского показывает, что создание машин могло начаться в любой точке истории, безотносительно к науке. Это особый род свободной игры, которую запрягли как лошадь в повозку только в эпоху капитализма, а потом и социализма. Жутковатое противоречие между принципиальной свободой игры и несвободой цивилизации отражено у А.И. Солженицына “В круге первом”.

Проектный прорыв инженерии ХIХ-ХХ веков дал возможность оформиться современному всепоглощающему технократизму.

В ХХ веке уже можно было наблюдать, как машинная идеология применяется по отношению к природе, людям и к обществу. Причем, настолько успешно, что технократы почти победили в развитых странах на этих трех фронтах. Их победа вполне может стать пирровой, поскольку человек — не только машина. И общество — тоже.

Технократизм — эта только “рамка” особого типа онтологии, это особый взгляд на мир как на машину. Он вроде бы дает власть имущим рычаги управляемости обществом и человеком, но при этом постепенно лишает людей и общество жизненной энергии — это почувствовал еще Кафка, а дальше зазвучали колокола множества ученых начала ХХ века, говорящих о массовом человеке и дегуманизации культуры. Прогноз тоже был дан историей: заключенные концлагерей, прошедшие полное “машинное” перевоспитание, умирали от потери интереса к жизни. Это очень важное предостережение, которого технократы упорно не слышат, хотя они вроде как живые люди. Технократы и с этим хотят справиться машинно: путем подмены всего ранее бывшего “естественного” на “искусственное”. Абсурдно звучит: искусственный интерес к жизни; но это чистая правда современного манипулятивного общества.

Если мы предполагаем, что Мир как Машина — это одна сторона медали, то где создавший ее Креатор-Проектировщик, невидимая сторона той же картины мира? Ведь орел и решка — все равно одна монета.


Органическая картина мира

Вслед за “механической картиной мира” в науке Нового времени открылась не менее волнуюшая возможность трактовки Природы как живого существа, как организма, а позже — как популяции (особого невидимого организма). Обозримый мир галлактик, мир живого и даже мир людей как бы убеждают в этой возможности своими фрагментами, а остальное — экстраполяция. Органический (“организменный” или “организмический”) подход занимал и науку в ее истории, и меня в моей истории познания, довольно долго. Что касается науки, в ней этот подход все еще живет и плодоносит, но не доминирует во всей своей полноте. И в нем, кстати, то и дело возникает идея Креатора, породившего мир-организм, то в личной, то в безличной форме.

Предшествующая абиотическая картина мира наследуется в картине мира живого. Не так давно я понял, что организм и популяция могут трактоваться из физико-химической онтологии. Организм и популяция это и вещество, и поле (веполь, как принято в ТРИЗ). И этот тип аналогии способен кое-что объяснить в такой области как биосоциальное единство.

Предел возможностей есть и у этой картины мира. Но если я правильно понимаю, науки и философии на основе этой парадигмы еще нет. Речь не о биологии и биосоциологии, а об онтологии Мира-организма. Есть и были попытки ее создания, и мы все знаем об иерархии систем: биосфера, виды, особи. Но все пока осталось на уровне фрагментов универсума (Гея-Земля Лавлока как живой организм и т.п.).

И, следовательно, мы этими идеями, самой постановкой вопроса, можем открыть новый парадигмальный цикл.

Знающий читатель мне по этому вопросу много чего может предъявить из истории. Но прошу отметить в протоколе: я о другом.

Я исхожу из личной истории познания и припоминаю ее яркие этапы — мои картинки мира.

Первое, что я понял в рамках органического подхода, — я являюсь частью гигантского существа. Образование убеждало меня, что это существо — человечество. Хотя на самом деле это может быть, и нечто большее, или вообще другое.

Про Человечество и культ Великого Существа писал О. Конт. Про нечто большее — русские космисты (куда я отношу не только философов) и т.д. Но для меня важно, что я когда-то понял это сам, и только потом прочитал о подобных идеях у других. Я понял это для себя довольно поздно на основе увлечения научной фантастикой. А в науке, если говорить о ее актуальной жизни в обществе, все должно приходить вовремя или уж лучше — не приходить вовсе. При этом вспоминается А. Эйнштейн, который признавал, что он задержался в развитии и потому стал осмыслять очевидные для всех вещи в довольно позднем возрасте.

Так получилось, что я начал размышлять над темой “организма и популяции” тогда, когда для всех моих сверстников это стало трюизмом. Все про это давно узнали и успешно забыли еще в ранней институтской юности. А я только начал размышлять — после пятидесяти.

Но знать — это одно, а понимать — другое. Я понял, что в нашем знании о “популяции” есть некая прореха. Чтобы предположить, почему популятивные общности удерживаются как целое, мало констатации (так есть), нужна гипотеза.

В связи с этим я понял, что у Человечества есть две особенности. Во-первых, человечество в определенном отношении бесплотно. Точнее, “актуальная часть” его плоти живет для нас в настоящем; а на самом-то деле его плоть есть и в прошлом, и в будущем (по отношению к нам, короткоживущим клеткам этого суперорганизма организма).

Во-вторых, Человечество для нас еще не родилось, хотя его историю мы изучали в школах и институтах.

Из этих двух особенностей мне стала понятна идея воскрешения всех у Н. Федорова. А раньше я не понимал этой идеи, она казалась мне вычурной выдумкой. На самом деле Федоров говорит о моменте, когда временные масштабы человека и человечества синхронизируются — и тогда “воскреснут все”. Удивительно напоминает сцену Второго Пришествия.

Почти бесплотность человечества делает до некоторой степени бессмысленным применение “органического подхода” по отношению к нему. Считать человечеством популяцию “хомо сапиенс” — явно недостаточное допущение. Человечество есть нечто большее и вообще — иное, чем органическая популяция. А дальше зияет пустота: мощность органической парадигмы, в отличие от имеющей продолжение механической, на этом как бы кончается. И пустоту эту не заполняет ни психология, ни социология, хотя они на это некогда претендовали. Перед нами зияют подступы к чему-то большему, но нам пока “нечем взять” эту высоту.

Я хочу зафиксировать, что если у механической картины мира есть качественно иное продолжение в картине “мир как машина”, то у органической картины мира такого продолжения пока нет, нет как онтологии. Поскольку и сама органическая картина мира пока “недоразвитая”. Если бы она была достаточно развита, мы бы имели другую технику. И металлы не отливали бы, а выращивали.

Вопрос, который хочется поставить: а что иное, кроме идей организма и машины мы сегодня имеем? Является ли общество продолжением, более развитым и сложным организмом? Можно ли свести общество к идее “популя”, как это иногда делают. Какая здесь новая картина мира, и новая ли она?

Мы ничего не знаем ни про само общество, ни про его происхождение и разворачивание, чтобы ответить на эти вопросы с уверенностью. А неуверено хочется сказать на это, как обычно отвечают аспиранты: но есть же “история” общества, ее преподают. Это точно!
Вот к истории мы далее и обратимся.

(продолжение скоро последует)


Запись опубликована в рубрике Без рубрики с метками , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Подписаться на комментарии к записи

4 комментария: О МЕТОДОЛОГИИ. Заход 2

  1. Потому рассматривайте эти тексты не как начало дискуссии непосредственно, а как выкладывание материала для дискуссии.
    Для меня эта тема очень важна, а свободное время уже на исходе.
    А на рапирах тезисов мы еще поиграем. Но не всем это интересно.

    Цитировать
  2. Это все понятно, но у меня есть и другие цели, кроме предполагаемой дискуссии. А также другие оппоненты.

    Цитировать
  3. Просьба к Вам, уважаемый Николай!
    Вы – не на лекции, а я, в частности, — не студент: как выглядит талер, нам известно, но есть ли он у Вас в кармане?
    Винни Пух был краток, но мудр…

    Цитировать

Добавить комментарий