НООСФЕРА И МЕНТОСФЕРА

НООСФЕРА И МЕНТОСФЕРА


Вопрос о соотношении ноосферы и ментосферы до сих пор не ставился по ряду причин. Учение о ноосфере в последние полстолетия существовало как  некая иллюзорная самозавершенность, хотя материалы недавних конференций демонстрируют, что это далеко не так [16]. Что касается ментосферы, то термин и само это представление (при всем многообразии публикаций о менталитете) пока только вводится нами в науку и здесь мы ставим целью систематически его обозначить и отличить от учения о ноосфере. К такому сопоставлению нас подводит логика развития неклассической науки ХХ века и начала нынешнего. В ядре различения ноосферных и ментосферных представлений находится проблема соотношения рационального и иррационального, причем не столько даже в познании и практике, сколько в глобальной истории: возникает вопрос о возможности управления историей со стороны человека и мы получаем несколько вариантов ответа на него, в зависимости от исходной точки  зрения.

Чтобы разобраться с этим, нужно обратиться к истокам, благо они находятся не так далеко от нас и исторически, и топически.


Часть 1 . Тематический  контекст русского  космизма

Для начала скажем о том, что в силу специфики самой этой темы мы неизбежно будем обращаться к максимально возможному планетарному масштабу, а потому – к русскому философскому космизму и В.И. Вернадскому  как признанному отцу ноосферного учения.

По отношению к русскому космизу существуют попытки представить дело так, что это вовсе и не течение в философии и культуре. Например, М. Хабемайстер (Германия) утверждает, что якобы, русского космизма не существовало, поскольку не было живой традиции и преемственности идей. А ведь это говорит автор, который познакомил Запад с работами Н. Федорова. Такого же рода осторожные сомнения высказывают и некоторые наши авторы. Но такой участи затирания и замалчивания не избежала в истории ни одна серьезная теория, особенно русская, когда ее интерпретировали на Западе – вспомним хотя бы участь таблицы Д.И. Менделеева.

Мы же, напротив, утверждаем, что русский космизм есть наиболее яркое проявление нового глобального менталитета человечества  (формационный менталитет), начало которого приходится примерно на 1920 год. И, с другой стороны, в космизме реализуется парадоксальная суть русской культурной традиции XIX-XX веков, которая по основаниям общинно-средневеково-языческая, а по управленческой верхушке – западная, выросшая в ходе догоняющей модернизации Петра I, его предшественников и последователей. Своеобразное «прорастание» в западную научную традицию этого глубинного русского культурного основания и породило такие не совсем привычные для аналитического Запада образования, как целостность восприятия космоса на уровне мифа, организмичность и всеодушевленность и т.д. В западной науке такая ветка тоже намечалась и русские ученые золотого и серебряного веков учились, конечно же, у немцев.  Между тем в итоге все это было выражено в русском космизме философским языком европейской культуры, но совершенно оригинальным образом. Поэтому можно смело сказать, что:

а) русский космизм имеет корни во всей допетровской русской культуре, в ее глубинных архетипах;

б) он наследует синтетические потенции всей еврокультуры;

в) русский космизм отображает новейший общечеловеческий менталитет и фиксирует начало его последней во времени ментальной формации.


Третий момент, на котором нужно остановиться особо, это единовременность и ментальное единство всех проявлений русского космизма, среди которых философия и наука – только часть, может быть и не самая яркая. Будучи по образованию дизайнером, я специально изучал литературу и искусство 20-х годов ХХ века, причем, мне повезло и кое-что я изучал, беседуя с живыми авторами, по первоисточникам, а не по позднейшим причесанным пересказам и текстам. Суммируя, могу сказать, что в философии, науке, искусстве и дизайне начала ХХ века присутствует весь набор признаков, свидетельствующих о начале предельно большого (формационного) ментального цикла человечества. Наиболее простые и очевидные признаки – проявления ментального хронотопа и степень интенсивности, энергетической избыточности их выражения в искусстве. Этот энергетический взрыв известен также как «взрыв пассионарности» в российском суперэтносе, что имеет один источник. Ниже мы будем говорить о науке, но наиболее явно эти признаки проявлены все-таки в искусстве. С него и начнем.


Ментальный взрыв глазами русского авангарда начала ХХ века

При исследовании менталитета мы в качестве его “экрана” используем искусство [3]. Перед русским искусством на грани веков стояла проблема выражения витавшего в воздухе новейшего менталитета человечества, это хорошо видно по работам, дневникам и переписке практически всех деятелей культуры того времени. И первое десятилетие после революции, вошедшее в историю как «эпоха расцвета русского авангарда», эту задачу выполнило. Аналогичные резонансные явления наблюдались и в еврокультуре, например в немецком БАУХАУЗе, в итальянском футуризме, во Франции и Голландии. Но то, что в Европе было художественной модой, в России стало предметом интенсивного синтеза, нашедшего выход далеко за пределы искусства.

Футуризм – от “футурум”, будущее. Уже из этого ясно, что будущее было тем главным объектом, на которое направлялось творчество футуристов. Следует отметить, что время здесь вообще впервые стало объектом пристального внимания художников. Некоторые из них стали реальными пророками, способными это будущее предсказывать. “В терновом венце революции грядет шестнадцатый год” – это футурист В. Маяковский. Пророчествам В, Хлебникова, синтетического научно-художественного гения, сегодня посвящены специальные исследования. Причем, что очень важно, будущее в работах художников и писателей на переломе XIX-XX веков очень отдаленное, а пространство их работ – космическое. Невозможно здраво объяснить, почему в стиснутых войной и голодом Петрограде и Москве художники рисовали парящие космические города будущего и межпланетные капсулы.

Любивший корни слов поэт Велимир Хлебников сконструировал новое слово для обозначения человека, живущего будущим, – “будетлянин”. Первое десятилетие после 1920 года характеризуется преобладанием в общественном менталитете активного будущего. Расцветает фантастика, типа “Аэлиты” А. Толстого, будущее активно живет у В. Маяковского в виде “гостей из будущего” (фосфорическая женщина) и перемещения его героев в будущее («Клоп»), в его поэме пролетарии летят на самолетах не где-нибудь, а в открытом космосе. И даже в развлекательной советской фантастике 20-х годов бравые комсомольцы преследуют ставленников капитализма не иначе как на обратной стороне Луны.

Хлебников называл себя Председателем Земного Шара, а своего друга – художника Казимира Малевича – Председателем Пространства. Пространство в менталитете располагается в диапазоне от бесконечно большого до бесконечно малого. Здесь речь идет о космосе, и Малевич заявляет об этом прямо на своих картинах. В своих печатных трудах Малевич писал, что его художественные эксперименты с парящими фигурами высвобождают неизвестную ранее энергию космоса и что на такой энергии можно физически летать. Он чувствовал энергетическое поле будущего времени почти физически и осваивал его в том пространстве, в котором жил менталитет его эпохи – в предельно большом.

Огромное, космическое пространство присутствует тогда во всем искусстве, даже у художников традиционных: это отражено, например, и в сферической перспективе Петрова-Водкина, и в картинах традиционалистов – Кустодиева, Малявина, Юона, Рылова и т.д. Так что космизм происходящего виден повсеместно, но стилистически новое воплощение он получает именно в русском художественном авангарде. И у Хлебникова, и у большинства архитекторов и дизайнеров первой трети ХХ века этот космизм сквозит во всем – во ВХУТЕМАСе дипломники рисуют города будущего в космосе, в стратосфере, всепланетные монорельсы и т.д. Но это пока откровенно невозможные утопии, а далее эта тенденция перерастает в предельный гигантизм уже вполне реальных проектов, например, в проекты Дворца Советов у нас и аналогичные гигантские проекты Дворцов Труда в Германии и т.д. Этот гигантизм очевиден и в США – эпоха строительства небоскребов была в самом разгаре и они стали такими же символами, как египетские пирамиды.

В авангарде обнаружилось, что невозможно иллюзорными средствами выразить бесконечность космического пространства. Примерами экспериментов здесь являются супрематизм К. Малевича и “проуны” (проекты утверждения нового) Эль Лисицкого, живопись, графика и дизайн А. Родченко, В. Степановой и Л. Поповой. Выражение бесконечно большого в формальных средствах всегда однотипно: только предельная простота, лаконичность и бедность геометризма позволяет выразить эти всеобщие смыслы, отсюда характерная «чертежность» стиля 20-х. Но еще в недрах доколумбовских, египетской, индийской и многих других ранних цивилизаций были найдены приемы изображения бесконечного и вселенского при помощи все тех же геометрически простых фигур и комбинаторных построений из круга, квадрата и равностороннего треугольника – отсюда стилистическое сходство ранних пирамид и храмов в любом конце планеты. Из этого же набора предельных знаков конструируется и весь синтаксис русского изобразительного авангарда первых десяти лет после революции. Но это – особый разговор, к этой теме мы подробно обращаемся в нашей последней монографии [3].

Итак, мы говорили о мерности ментального хронотопа: времени (будущее) и пространства (бесконечно большое) в искусстве первой трети ХХ века, которое эволюционирует параллельно с философским космизмом. Это – единый хронотопический индикатор, который может быть дополнен третьим, социологическим, индикатором. Огромное, и связанное с будущим, пространство в менталитете всегда отражает диктат жестко организованного общества, здесь преобладает свобода общества, игнорирующая интересы отдельной личности. Речь идет не только о приходе к власти политических лидеров с тенденциями “государственного подавления личной свободы”, причем сразу во многих странах мира после 1931 года, хотя это тоже является проявлением исторической циклической закономерности. Речь идет о появлении в этот момент истории первых институтов Человечества –  Лиги Наций (регулирование проблем в пространстве Земли) и Лиги Времени. Именно этот период стал моментом рождения всех первых институтов, организаций и органов глобализации.

Чтобы рассмотреть этот индикатор материализовано, вернемся к искусству. Искусство допускает только само общество в качестве героя, и на первых порах это действительно – «герой-масса», как в фильме С. Эйзенштейна “Броненосец Потемкин” или в картинах Юона “Рождение новой планеты” и “Пролетарий” Кустодиева. Первоначальный этот «герой-масса» виден и в литературе (“Железный поток” Серафимовича, “Конармия” Бабеля и т.д.), отсутствие индивидуализированных героев наблюдается в театральных постановках Мейерхольда, в феериях Маяковского и т.д. Переход от героя-массы к привычному супергерою-личности произошел позже, уже в 30-е годы, причем и у нас (папаницы, северные летчики, Чкалов, стахановцы и т.д.)., и в Америке (Линдберг, образ супермена), и в Германии – вся мифология нацизма.

Итак, мироощущение первой трети ХХ столетия характеризуется огромным пространством, преобладанием в менталитете будущего времени и беспредельным диктатом общества над личностью, где от личности требуется полное самопожертваование. Перед нами начальный этап становления нового формационного общечеловеческого менталитета. Это легко подтвердить, если обратиться к началу предыдущих циклов формационного менталитета, где мы увидим таких же супергероев. Тогда обнаружится, что Геракл, христианский святой и коммунист советской закалки имеют гораздо больше общего, чем различного: идеи всемирны, на все времена, а их самопожертвование абсолютно и бескорыстно.

Таким образом, комплекс идей, выраженных за десятилетие после 1920 года в области литературы, искусства и дизайна содержит идеи глобальные, принципиальные, космического масштаба и ориентированные в очень отдаленное будущее человечества. Этот комплекс идей максимально энергетизирован, что порождает чувство “ослепительности”, излучаемое этим искусством, и эта мощная энергетика выражена предельно простыми формальными средствами, которые к тому же являются ментальными архетипами всего человечества. И вот что интересно, это искусство как никогда в истории человечества, подходит близко к науке. Оно не просто пророчествует, а вычисляет, как это делали, например, художники В. Хлебников и А. Родченко.

В философии и науке, напротив, весьма оживляется синтез с искусством. Прежде всего это утопии и антиутопии, иногда вполне литературные, как “Красная звезда” основателя тектологии А. Богданова (Малиновского), фантастические произведения К. Циолковского, стихи и живопись А. Чижевского и т.д. Различие между утопиями художественными и научными стирается: “Мы”  Замятина в принципе не отличается от “Красной звезды” Богданова.

Завершим эту тему разграничением. Ментальный хронотоп един, а в искусстве, науке и философии изучение будущего времени и пространственный космизм сливаются только внутри русского космизма – и в этом феномен его целостности. А далее мы различаем собственно проблематику времени (циклизм, овладение временем у В.Н. Муравьева) и пространственный космизм, ведущий к нынешнему техническому и экологическому космизму.


Глобальное изменение менталитета

Мы попытались проиллюстрировать, что к моменту появления философии русского космизма в истории человечества наступал новый менталитет. Попробует определить, в чем его отличие от предыдущих фаз глобального менталитета. Три индикатора для этого мы уже ввели ранее, но здесь гораздо важнее отличить качественную специфику этапов развития глобального менталитета.

Ментальное время античности – круговое. Его сменяет линейное теологическое ментальное время средневековья, которое, в свою очередь, в Новом времени сменилось на естественное ментальное время природы [1]. По представлениям ученых Нового времени космос имеет в основе естественные равномерные циклы, откуда и произошел переход к равномерным цилиндрическим циклам, как основной модели развития в менталитете Нового времени. Отсюда и ментальная уверенность в равномерности социального прогресса и его принципиальной бесконечности. Отсюда и преемственность геометрии Евклида у Декарта – прямоугольная основа устойчивой сетки пространства.

К концу XIX века обнаружилось, что исследуемые циклы в большинстве своем далеко не константны, и нужна новая модель для их объяснения. Так возникает релятивная картина мира, где  работает закон неравномерности развития. Такую релятивную картину времени можно представить в моделях конических циклов и импульсов, причем не прямых по осям, а кривых (и потому близких к геометрии Лобачевского). Именно такой переход и произошел в менталитете на грани ХХ века, причем во всех ментальных проявлениях времени-пространства. Мы зафиксировали его в искусстве, но с начала ХХ века некий “взрыв идей”, причиной которого является новый ментальный ключ, проявляется и в науке.

В целом эти пять ментальных формаций в истории – это фазы ее конической диаграммы:

Рис. 1. Ментальные формации в истории.

Глобальность науки 20-х годов, ее макромасштаб, ее обращенность в общечеловеческое будущее можно назвать универсально-концептуальной. Важно отметить, что в русском варианте она приобрела характер общечеловеческий и кооперативный (коллективизм: Мы), а в западном – сохранила личностный и конкурентный (индивидуализм: Я).

В этот момент истории актуализируются предельно всеобщие представления о человечестве Н. Федорова, биосферные и затем ноосферные понятия у В. Вернадского, наблюдается “поток космических идей” у К. Циолковского, А. Чижевского, Н. Бердяева, Н. Умова, Н. Холодного, П. Флоренского, Н. Кондратьева, П. Сорокина и других  [8]. Весь “русский космизм” этого периода истории (как в науке, так и в искусстве) соизмеряется с масштабами всей эволюции, всей истории, всей планеты и даже космоса – предельными масштабами, доступными тогда человеческому воображению. Таким образом, происходящее в искусстве и в науке имеет единый ментальный ключ и его хорошо видно: он отражен в макромасштабности глобального ментального хронотопа.

Подобные макромасштабы в истории менталитета наблюдались только четыре раза: в древнейших космогонических мифах первобытно-общинного мира, на заре первых цивилизаций (например, в Египте, в Анатолии, в Индии, в Китае, у инков и майя), при рождении четырех религиозных конфессий в раннем средневековье, в начале Нового времени (Коперник, Декарт, Ньютон, Кеплер и т.д.). Это признак начала всякого нового ментального формационного цикла. Причем, в ходе истории наблюдается относительный рост макромасштаба, хотя сказать, что египетский или теологический космос меньше нашего определенно невозможно. Зато можно сказать, что это моменты объединительные, судьбоносные для громадных масс людей – и в этом смысле ментальный масштаб растет. В ХХ веке он впервые начинает включать в себя все человечество, причем не только наличное, а вообще все и во все времена. Это можно выразить такой схемой:

Рис. 2. Эволюция ментального масштаба в истории человечества.

Если в чем и состояла роль русского космизма, а также если в чем он и был однородным, так это в выполнении актуальной исторической задачи: русский космизм как целое в философии, науке и искусстве осуществил необходимую для человечества глобальную рефлексию. И никто другой и ничто другое этого не проделали – у Запада такого течения в культуре нет.


Русский космизм как целое

Для начала скажем, что объединяет всех русских космистов. В их работах Человечество уже существует как единый новый организм, новое целое с новыми свойствами. А следует сказать, что всякий принципиально новый менталитет и должен выдвинуть свою моно-идею. Например, в Новом времени это единый Разум и монады Лейбница, в средневековье – единый Бог монотеизма, в античности – мир Идей, и Креатор в мифе. В ситуации нынешнего дробления всего и вся на части разговор о едином человечестве воспринимается большинством в штыки, но говорить об этом и изучать того же Вернадского в вузах заставляют две взаимосвязанные сферы – экономики и экология; здесь-то никуда не деться от наступающего планетарного единства. Надо сказать, что ХХ веке в западной науке неоднократно предпринимались попытки подменить это русское понимание западным: такова, например, направленность теории коммуникативной (открытой) рациональности. Но это не равноправный синтез всего, что есть в человечестве (как мыслил это Н.Я. Данилевский), а поглощение одним ментальным типом всего прочего ресурса – совсем другое будущее “единство человечества” размером с “золотой миллиард”. Русские космисты, понимая, что невозможно остановить рост человечества, распахивают ему путь во Вселенную. Теоретики “золотого миллиарда”  уходить с Земли явно не желают и потому готовы пустить под нож все лишние миллиарды людей.

Вторая черта единства всего русского космизма – организм человечества существует в максимальном хронотопическом масштабе – это все люди во всех трех модусах времени, и это – вся Земля как единое обитаемое целое и космос как новое пространство нашего обитания. Полный контекст русского космизма – человечество в пределах Вселенной. Масштаб этого контекста у каждого из космистов разный. У Федорова это вся Вселенная, Циолковского волнует скорее галлактический масштаб, Чижевский в теории гелиотараксии удерживает масштаб Солнечной системы, а Вернадский – Земли, планеты. Кстати, научный путь Вернадского был обратным самому космизму, от более простой формы, от идеи биосферы он перешел к ноосфере. Таким образом, в русском космизме как философско-научном течении есть альтитуда и мы наблюдаем не просто вложенность сфер от Вселенной до Земли, а внутреннюю эволюцию этой вложенности по авторам и по историческим срокам их появления, от большего – к меньшему. Вернадскому в этом ряду выпал масштаб Земли и в основном поэтому его воспринимают как автора предельного, но вполне реального – и сегодня, когда можно облететь Землю за считанные часы, в особенности. Масштаб Солнечной системы и выше – из разряда экзотики и фантастики 60-х, хотя технически и этот уровень понемногу осваивается. Но всему приходит свое время, а если говорить о переходе человечества в новое состояние, ценностью следует считать именно эту альтитуду вложенных миров, осмысленную русскими космистами по отношению к новому организму – человечеству.

Смена масштаба хронотопа у космистов приводит их к новому пониманию целого (Человечество как часть космического Разума), а  отсюда, от целого, возникают новые цели бытия и новая космическая нравственность. Человечество становится подсистемой некой большей системы, не подчиниться законам которой оно не может. Человек теперь – не последняя ступень в эволюции Разума, что делает эволюцию открытой. Будущие этапы эволюции человечества, открытость его к эволюции – это новая перспектива за завершающейся сегодняшней “историей”.

В прошлом, в истории культуры Циолковский видел предчувствие этого нового состояния, даже некие символы. В будущем есть новая нравственность: человек ответственен в своих действиях не только перед собой, но и перед будущим всех (всего космоса). Это сродни ответственности перед всевидящим Богом. Целью становится служение человечеству не только нынешнему, но и будущему. В основе всего этого лежит уверенность в нашем космическом предназначении. Федоров говорит об этом предельно масштабно: мы, носители Разума на Земле, призваны спасти Вселенную.

Третья черта единства русского космизма – это активный эволюционизм, базирующийся на рефлексии и проективности. Эволюция во Вселенной начинает самопроектироваться с момента возникновения разумного Человечества и его активного вмешательства в ход эволюции. Активный эволюционизм, начиная с Н. Федорова, воссоединяет познание и проектирование, хотя выступает еще под прикрытием науки – Федоров ищет некие надчеловеческие, космические и общеисторические детерминанты. На самом деле, открыв надсистемную эволюционную нишу для человечества в космосе, он проектирует для него и возможные пути перехода в иное состояние.

Что касается рефлексии и проективности, то в отличие от русского космизма в западной науке это две разные линии. Научный эволюционизм XIX века дает картину “пассивной” эволюции, где эволюционирующий не может вмешиваться в сам “проект” эволюции. Отсюда научный детерминизм, главная роль законов, приспособление к ним, но отсюда же и уверенность в прогрессе на базе НТР. К началу ХХ века этот подход сменяется на новый. У А. Бергсона можно услышать внутренний вопль эволюционирующего живого мира, что и приведет к линии западного экзистенциализма. Это рефлексирующий, но все еще пассивно эволюционирующий мир, в котором у человека есть только выбор. Ничего о новом целом и о человечестве в этом атомарном мирке не говорится.

Проективность, активное освоение будущего, возможна в разных масштабах: у Н. Федорова это – все человечество в масштабе вселенной, в то время как в прагматизме Д. Дьюи это “я” (или группа вплоть до государства или блока государств). Произвол “моих целей” порождают иллюзию личной свободы: как помыслим, так и будет. Это и порождает инструментальный рационализм, быстро становящийся “технологическим фашизмом” с начинкой из волюнтаризма.

В противоположность волюнтаристическому прагматизму ХХ века, русские космисты от Н. Федорова до В. Вернадского ищут и находят новую группу незыблемых надсистемных детерминант – от биосферных и ноосферных до вселенских, и отсюда выстраивают систему новых целей и ценностей для единого человечества в его будущей истории.

Человек сейчас входит в общество в качестве подсистемы. Следующий этап – вхождение общества (земного человечества) в качестве подсистемы в Солнечную систему. Об этом и писал К.Э. Циолковский, как и о следующих этапах – вхождении нас в новом качестве в Галактику и далее. Это прогноз восхождения по альтитуде вверх, при котором, вообще-то, меняется сама система. В этой картине мира человеческие амбиции уже на первом этапе резко меняются, единому человечеству противопоказан индивидуализм атомарного человека, но точно так же вреден и абсолютный альтруизм – крайность, лишающая человека его особого единичного статуса. Нужна середина, “особое” в тройке “общее, особенное и единичное”.

Точка, известная как конец стихийной истории, осмыслялась в науке и раньше. Есть гомеостатическая идея о всесторонне развитом человеке, но она как бы только оптимизирует то, что есть в природе человека и в социуме. Можно говорить о ней как о самом желательном, в чем-то обязательном условии. Такое решение проблемы – социальное, это развитие всех возможностей сегодняшнего человека в самом благоприятном варианте, который способно предоставить ему общество. Но у нее есть и другой возможный исход. При переходе из царства необходимости в царство свободы, при выходе на новый уровень общности, нынешняя морфология человека может измениться и в нем откроются новые функции. Сегодня человек использует какие-то считанные проценты возможностей своего мозга. Для чего-то же мы носим в себе этот колоссальный эволюционный резерв? Об этом, в форме гипотезы о ряде последовательных преобразований человека в новых средах и в космосе, писали Н. Федоров и К. Циолковский. Но вот мы уже стоим рядом с этой уникальной точкой перехода и никаких попыток понять и отследить это не наблюдается. Колоссальная инертность традиционного мировоззрения – вот что мешает всерьез воспринять идеи русского космизма.

* * *

Читая лекции по русскому космизму, я обнаружил, что в развитии всей русской философии есть жесткая логика, ведущая к этому итогу в виде русского космизма. Суть нового этапа на грани веков ясна – от поликультурного взгляда Н.Я. Данилевского (культура человечества как целое) и теософии Вл. Соловьева (богочеловеческое творчество как общее) к активной эволюции у Федорова (к развернутым уровням общего), и далее – все конкретнее: особенное у Циолковского (моносубстанция Вселенной, монизм атомов, человечество как целое, космоэтика) и единичное, вполне конкретное у Чижевского (физические факторы истории, гелиотараксия) и Вернадского (геосфера, биосфера, перерастающая в ноосферу). Далее в этом ряду пойдут проективные шаги, технические системы, инженерия.

Эту тенденцию в культуре можно назвать исконно русской, поскольку в ней проявились устремления всечеловеческие, кооперативные, лишенные ориентации на сиюминутную пользу. С нашей точки зрения это невероятное “забегание вперед” во всем, в том числе в масштабе истории (“мировая революция”), было обусловлено, как минимум, тройным циклическим резонансом  – для России одновременно завершились тысячелетний, трехсотлетний и столетний социально-культурные циклы.

Таким образом, наряду с “западной”, ориентированной на прагматизм и проективность, линией в развитии новейшего менталитета в культуре в тот же момент времени проявилась кооперативно-объединительная “русская” линия, выраженная в идеях космистов.

Если попытаться хотя бы гипотетически представить, что было бы в случае развития этой ветки советской науки, которая была удушена в 30-е, скажем, тектология, генетическая социально-экономическая теория Кондратьева, всеобщий проективизм, конструктивизм, жизнестроение – если бы все это полноценно реализовалось, то могло бы получиться бурно развивающееся общество с возрастающим потенциалом интеллекта. Отвлечемся от того, что это исторически невозможно, и тогда мы получим проект нашего с вами будущего. Таким образом, вполне возможно, что 20-30-е годы – это отложенная историческая альтернатива нашего будущего. Вот почему идеи “русского космизма”, включая и идеи В.И. Вернадского, – это особая ядерная структура, содержащая базис для общечеловеческой культуры будущего. Но понять это следует уже сегодня, хотя бы потому, что к будущему нужно вовремя начинать готовиться.


Неклассическая наука и проективность ХХ века

Можно трактовать описываемый здесь ментальный переход и как следующую ступень в освоении форм материи – от доминанты естествознания (абио-био) в Новом времени к социодоминанте в ХХ веке (стадия познания с использованием в качестве главного объекта социума). В результате утверждается новая точка зрения на историю – как идеально детерминированную. А раз так, ею тут же, в первой трети ХХ века, пробуют управлять в глобальных масштабах. Вместе с тем это и переход от естественно-научной картины мира к проективной.

Применительно к науке можно констатировать, что исследования повсеместно разворачиваются в плане универсального осознания системности мира и закономерностей его генезиса, но с ориентацией на управляемость, а значит – на определенный прагматизм. Новый набор идей был осознан, например, в физике: в теории относительности Эйнштейна, идеях Минковского, Резерфорда, Бора, Планка и других известных физиков. Их никак нельзя  назвать безобидными учеными чудаками: от их первых формул до первой атомной бомбы прошло всего тридцать лет. Но это только одна, самая нашумевшая часть прагматически-проектного культурного взрыва 20-х, охватившего все сферы. В качестве главного идеолога о нем во весь голос говорил Д. Дьюи, и не только говорил, но и действовал в диапазоне от личности до государства.

Возникла эта линия и у нас, где она имела всеобщий ракурс “управляемости”. В этот момент времени появляется всеобщая организационная наука – “тектология” русского позитивиста А.А. Богданова [9]. В ней сохраняется универсальная всеобщность, вот почему взгляды Богданова в значительной мере определили весь комплекс последующих системных идей, а главное – их ориентацию. Это прежде всего принцип системности мира, содержавший ряд идей будущей кибернетики. Здесь Богданов также впервые выдвинул системную теорию кризисов (теорию системных кризисов) [4].

Ведущая идея Богданова – управляемость, и идея цели у Дьюи  (цель как целое) – самые актуальные идеи начала ХХ века. Хайдеггер и экзистенциалисты по сути говорят о том же – наличие себя как цели. Сама эта идея повлечет за собой целевую селекцию знания (НОТ, проектность, плановая экономика и т.д. ) и не содержат никакой морали, кроме аморальности. С моралью Дьюи приходилось выкручиваться, а на государственном уровне во всех развитых странах повсеместно конструируется идеология, которая частично подменяет ранее бывшую мораль. Идеология – простейшая рационализация морали на уровне социума и его групп.

В науке на этом историческом отрезке можно было наблюдать возникновение целой совокупности новых общесистемных и генетически ориентированных теорий. Их взлет приходится на 20-30-е годы ХХ века, когда познаваемость и управляемость слились. Становление комплекса системных и системно-генетических идей в первой трети века шло как бы параллельными путями в естественном комплексе наук, а также в философских и гуманитарных науках. Но их единой основной была объективная и объектная ориентация. Образцом по-прежнему считается комплекс естественных наук, вот почему у А.Л. Чижевского причины исторической динамики ищутся в естественных детерминантах – гелиотараксии [12]. Аналогичными были установки и в других секторах гуманитарной сферы. Так, в нашей психологии, в 20-е годы ХХ века установка на объективность и управляемость была задана Л.С. Выготским, а комплекс четко выраженных системных идей был развит П.К. Анохиным в теории функциональных систем. Их идеи, по содержанию близкие к богдановским, задают системную основу психологии. И Богданов, и Выготский, и Анохин, и многие другие говорили прежде всего о достижении управляемости внутри социума и по отношению к человеку, и нет ничего удивительного, что этот набор идей вскоре был реализован в социальной практике государственного управления.

Рядом с учеными, например, в советской архитектуре, идеи управляемости развиваются в конструктивизме, рационализме и выросшей из них концепции “жизнестроения”. “Тектология” Богданова и “жизнестроение” – это, в принципе, одно и то же, поскольку Богданов строит новую, управляемую ментальную конструкцию мира и делает это на метатеоретическом уровне, над науками. Он вычленяет некие предельные инварианты, такие же предельные, как геометрические фигуры в супрематизме Малевича, парящие в абстрактном Космосе. Архитекторы-жизнестроители делают то же при помощи формы и среды и опираются при этом на “объективную” психологию.

* * *

Разведение науки и проектирования – это тот момент, который Вернадский осознавал. Вот почему он был и масштабным ученым, и организатором-управленцем в науке в масштабе страны.

Можно рассмотреть этот вопрос аксиологически. Предельными типами ценностей выступают Истина, Добро, Красота, Польза. Они образуют четверку, совпадающую по свойствам с множеством других инвариантных четверок (мы пишем об этом в книге ”Числовые инварианты в менталитете”). Науку и общественный интеллект мы связываем прежде всего с Истиной, подчеркнем, с Истиной, а не только знанием. А прагматизм и проектирование – с Пользой. Это – различение длиннопериодного и короткопериодного. А к разряду среднепериодных образований, в которых и живет менталитет, мы относим калокагатическое единство Добра и Красоты.

Наука в форме поиска истины присутствуют все, т.е. “Мы” в масштабе всего человечества. Проектирование имеет в виду субъект – я, или группу (вплоть до государства) и ее интересы. Отсюда и связь проектирования с прагматизмом. Соотношение прагматизма и проектирования очевидно: наука есть всеобщее знание, прагматика есть проект дела, т.е. технология, техника. Например, А.К. Гастев в книге “Как надо работать” дает только технологию. Получается, что и Гастев, и Дьюи только рационализируют наличное, уже сложившееся в самой культуре для целей этого человека или этого сообщества.

Они сделали шаги к проектированию новых деятельностей, даже новых сфер деятельности, предваряя более поздние приемы модернизма и постмодернизма: декомпозиция деятельности на блоки и новая целевая компоновка из этих блоков была ими осознана. А что возможно здесь дальше? Инструментальный рационализм при наличии глобальных целей, но без осознанных глобальных детерминант, превращается в машину все более интенсивного хищничества. Антитезой ему являются только идеи русского космизма, внутри которого тоже есть свой проективизм (этот термин употребляет Н. Федоров).

Сферное учение Вернадского создано естественником, и хотя “сферных учений” в науке XIX-ХХ веков было предложено немало, убедительность его самых широких построений основана прежде всего на работе “Биосфера” [6] . Против такого достоверного обобщения возразить нечего, и кажется, до сих пор никто не посягнул на незыблемость биосферизма, в то время как теория Дарвина в этой же области знания непрерывно критикуется с момента публикации. Более того: Вернадскому приписывается ряд идей и терминов, которые он трактовал совершенно иначе, чем это сейчас принято, и среди них – ноосфера. В чем же феномен теорий Вернадского? Прежде всего в том, что мы называем “ментальным резонансом” в культуре: 20-е годы  ХХ века нуждались в глобальных обобщениях и Вернадский даже вошел в моду, выступая с лекциями в Париже. Говоря проще, он выразил в форме науки то, что было присуще этому ментальным ожиданиям времени.

* * *

Основная мысль, которая возникает при чтении русских космистов, – только достижение системной стадии под названием “единое человечество”  создает возможность для интеграции его в более высокие уровни космоса. Первым из них является Солнечная система, затем Галактика, галактические объединения и Вселенная. Конечная известная нам стадия есть БОГ.

Сам этот переход качественно новый в истории и потому должен привести к появлению у человечества и у его атома – человека новых свойств и новых возможностей.

Ученые-циклисты начала ХХ века и его первой трети трактуют саму суть проблемы с позиций разума, рациональности. И никак иначе это быть не могло, если посмотреть на постановку этой проблемы циклически. Поясним.

Если человечество становится организмом, подобном Человеку, то у него возникает та же троичная конструкция:  Дух (Логос) – Душа –Тело (Сома). Это можно представить и как противоречие, образующее третье (Жизнь во времени), и как иерархию:

Рис. 3. Человек как живущее во времени противоречие и как трехуровневая конструкция.


Аналогии этому пониманию в теориях провести достаточно просто:

1. Дух человечества, его Логос = ноосфера, сфера разума (общественный интеллект).

3. Тело, Сома человечества состоит из двух материальных частей:

3.1. Человечество как все люди жившие, живущие и будущие (по Н. Федорову).

3.2. Технос, вторая природа, возможно – единая экономическая основа цивилизации (единая мировая экономика).

Остается вопрос – что в этом ряду есть Душа у человечества? Наш ответ состоит в том, что душа человечества есть его живущая во времени Ментосфера, о которой ниже. Некоторые составляющие этой универсальной сферы обозначались и ранее в понятиях “психосферы” Земли и т.п. Но системно, в контексте всех трех уровней человечества, об этой области впервые говорится в наших работах.

Рис. 4. Системный характер ментосферы.


Теперь ответ на вопрос – почему в начале ХХ века у космистов обсуждается по преимуществу только сфера разума (и ее решающая роль в социальном управлении). Ответ в следующей схеме:


Рис. 5. Цикл ХХ века и специфика трех его подциклов.


Первый этап, как видно из схемы, связан с общим и через него – со всеобщим, кстати, выходящим в надсистему, за пределы системы. Отсюда и поклонение Разуму (Логосу) в человеке и вера в его космические силы. Проявление Разума в нас  – проявления надсистемные, а вот к каким уровням космоса они принадлежат, это мы узнаем только после перехода через этот уровень интеграции. Разум всегда считался Божественным, и недаром.

* * *

Если посмотреть на этот ментальный век в целом, то в науке ХХ века речь идет о трех исторических циклах различающихся прежде всего степенью общности в постановке вопросов [14]. Движение идей идет от общего и интегрированного к частному и дифференцированному:

– в первой трети ХХ века (ментальный цикл 1920-1953) ставятся проблемы предельного философского уровня (Вернадский, Хайдеггер, Тейяр де Шарден и т.д.) [13], выдвигаются идеи глобальные (типа тектологии Богданова) или обобщающие целую отрасль или сферу знания (Чижевский, Кондратьев, Сорокин, Вавилов, Анохин, Винер и т.д.) [10];

– во второй трети (цикл 1953-1986) происходит новое обращение к этим же первоосновам, но уже с функционалистической и другой, скорее целостной (рацио + иррацио), точки зрения, учитывающей и всеобщий, и локально-прикладной аспекты (культурогенез, техногенез  и т.д.); здесь очень актуальна всякая кломмуникация – А. Моль, Ю. Хабермас, А.А. Леонтьев и многие другие.

– в последней трети (цикл 1986-2019) с одной стороны, происходит определенное подведение итогов в области теоретического знания и осмысление сложных инвариантных составляющих этого знания. Но  основной тенденцией становится локальность, мелкотемье, а не глобальная цельность – в науке побеждает прагматизм прикладников. Главное же состоит в том, что и обобщающие и прикладные работы не выходят за набор идей, выдвинутый в первой трети века.

В описанной исторической последовательности идеи В.И. Вернадского принадлежат как периоду взлета “русского космизма” первой трети века, где они были только обозначены, так и будущему, где их ждет развитие и реализация [7].


Отсюда вторая мысль, и она отнюдь не очевидна, и не содержится напрямую у космистов: переход невозможен и пока человечество не синтезируется ментально, т.е. пока его душа не станет единой. Проблема синтеза менталитета человечества уже сама по себе не стихийная, а выступает как проектная задача нынешнего этапа истории. Сейчас на Земле живут, как минимум, четыре типа менталитета: евроамериканский, анатолийско-исламский, китайский и индийский (индо-буддийский).

Единственный способ синтеза менталитета мы видим в выходе над всеми типами менталитета в область инвариантов. Какие они, можно обсуждать, но они есть, и это все, что здесь можно о них сказать.

Противоположностью выхода “над” типами является подмена или доминантное поглощение одного типа другим. В принципе, в мире уже есть понимание того, что живут четыре разных ментальности. И уже были предприняты попытки поглощения всего ментального поля одним типом, причем, со всех четырех сторон (например, античных авторов первыми адаптировали арабы, а не христиане-католики).

Одна из последних научных попыток в этом ряду – теория Ю. Хабермаса. Вся эта “коммуниктивная и открытая” рациональность – не путь к синтезу, хотя бы потому, что это все равно рациональность. Он обращается к сфере коммукативности, к калокагатии, с вершин рациональности, т.е. к Добру и Красоте с позиций Истины + Пользы.

Да и “диалог культур”, который еще недавно так любили преподносить нам как панацею, – из той же оперы. Он ставит задачей породить понимание чужого, но что последует дальше? Дальше прагматика, которая у евроамериканского типа всегда одинакова: это практика поглощения чужого ресурса без попыток изменить свою суть.

Отсюда – будущая роль в истории человечества всего русского ядра: этноса, культуры, науки. Россия быстро освоила и даже способна была синтезировать западную науку, но сама эта наука, как и техника, по сути своей остается западной. Здесь у нас есть высочайшие достижения, но не в этом ценность живого русского ядра в человечестве. Россия призвана синтезировать единый менталитет человечества. Можно сказать точно, что никакая другая культура или этнос на эту роль в истории просто не претендуют, нигде нет ни такой цели, ни такой ценности. И наоборот, наша культура  XIX-XX веков именно этим синтезом во многом и занималась, вот почему “нам внятно все – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений”. О чем именно идет речь, можно понять, если раскрыть состав ментосферы.

А пока, для полноты, закончим разговор о соматической части конструкции Дух – Душа – Сома.

Человечество как все люди жившие, живущие и будущие (по Н. Федорову) иногда трактуют вульгарно. Теорию Н. Федорова о воскрешении всех живших можно ведь понимать и как восстановление единого Генома Человечества. Такой Геном есть у Биосферы, мы можем найти его и у Человечества. Зная его, нет необходимости реально воскрешать всех, поскольку в любой момент можно “воскресить”, репродуцировать любого человека из Человечества, жившего, живущего и будущего. Важнее всего это целое, которое и таит в себе загадку нового, космического уровня существования человечества, и содержит возможность фактического бессмертия личности. Недаром Циолковский призывал искать в прошлой культуре человечества нечто, что принадлежит всему человечеству – знаки того, что человечество есть частичность в иерархии космоса. Уровнем выше у разумного космоса должен быть свой Геном, куда в качестве единицы, части, входит наш Геном Человечества и т.д. Если верен закон “онтогенез в филогенезе”, раскрытие этой тайны – пропуск не в пустой физический космос, куда мы уже слетали, а в населенный космос, частью которого мы потенциально являемся, но пока еще не стали.

Вторая вещественность Человечества – технико-экономическая. Здесь есть два варианта: техническое освоение вещественности вне себя или освоение себя как гибкой и сменяемой Сомы. О последнем говорили и Федоров, и Циолковский –  самопостроение и самовосстановление организма, принятие любых необходимых телесных оболочек в других средах, конечное превращение разумного существа в поток лучистой энергии. Пока это воспринимается как экзотическая фантастика, но работать над эти несомненно нужно: это важнейший вариант  связи Логоса и Сомы подразумевает не только сохранение Души, но и ее бессмертие. Нынешняя техника, построенная в основном на абиотической основе, никуда в этом смысле не прогрессирует – она в принципе не может вывести нас далеко от Земли, поскольку набор ее вещественности ограничен, а сам человек телесно приспособлен к Земле, ее параметрам. Выход за пределы Земли, как правильно предполагает Циолковский, требует смены Сомы, в которой, конечно, будут свои ограничения, связанные с Солнечной системой.

Что касается идущего сейчас “научно-технического прогресса” и его последствий, то он позволяет говорить только о реализации предупреждения Н. Федорова о тупике утилитаризма, который все у планеты берет и ничего не восстанавливает. Сама идея “единой мировой экономики” реализуется пока только с позиций технотронного фашизма. Она продуцирует на планете новый тип рабовладения, где обладающие современной техникой превращаются в обычных рабовладельцев, насаждающих свои интересы огнем и мечем. В экономическое рабство к ним попадают огромные регионы и даже континенты, развивать которые никто не собирается, их собираются только нещадно эксплуатировать – отбирать ресурсы и сваливать отходы. Но все это уже было в истории, хотя и не на такой глобальной основе. Здесь на пути, якобы, стоит экологический императив, совершенно ни на кого из политиков не действующий, поскольку политика построена на короткопериодной ответственности. С позиций рациональности все прекрасно знают, что идут в пропасть, но движут ими стимулы совсем иного рода – лишь бы шла прибыль. А рационализированные идеология, мораль и искусство держат этот мир на коротком поводке. Что касается идеи информационного общества, которая исходит из этого же технического слоя, то информационная паутина только еще прочнее опутывает жертвы экономико-идеологической эксплуатации. Это вопрос техники, а в технике переход к этому типу экономики не имеет альтернативы, это та же циклическая закономерность. Но сводить все будущее к развитию экономики или техники, это все равно, что сводить полноценное развитие человека к рафинированному культуризму типа “боди билдинг”.

Кстати, ноосферизм сегодня нередко пытаются свести к экологии и приплюсовывают сюда биосферную этику Швейцера в ядре которой – благоговение перед жизнью. Но ноосферное представление у Вернадского содержит отнюдь не только экологическое, и вовсе не только земное измерение ноосферы. В нем есть и надсистемное, космическое измерение, идущее как раз от вписанности теории Вернадского в русский космизм. Навести порядок на Земле, закрыв ее если не железным, так золотым занавесом можно только для “золотого миллиарда”. Русским в нем места не предусмотрено.

Таким образом, будущее Человечества не только в рациональном разуме, и отнюдь не в информационном обществе и единой мировой экономике. Ядро будущего сейчас зависит от целей и ценностей – Души Человечества, т.е. содержится в его эволюционирующей Ментосфере. Другого спасения от “тупика утилитаризма” и способа перехода в космос уровнем выше пока не видно. Поставьте себя на место уже развитой коллегиальности разумной Солнечной системы: вы стали бы принимать в свою семью очень рациональную, технически накачанную, но бездушную и безнравственную цивилизацию, не способную управлять собственной Сомой? Ведь первое требование к ней будет состоять в принятии Нравственного Кодекса Солнечной системы – не навреди. Цивилизации с паразитическими утилитарными устремлениями, а пока земная цивилизация именно такая, скорее всего считаются неудачами эволюции и уничтожаются. Причем, скорее всего уничтожит нас коллегиальный разум Солнечной системы, несущий ответственность за эксперимент под названием “Человечество”. И вполне возможно, что это не первый эксперимент на Земле такого рода.

И тогда совсем в ином ключе читается В.И. Вернадский: эта тоненькая пленочка биосферы, эти хлипкие вкрапления ноосферы в ней – выращивать ее эволюции было так трудно, уничтожить так легко. Достаточно перекрыть пару “кранов”, пока человеки сам не уничтожил всю Землю и не сделали ее непригодной для следующего эксперимента, который, быть может, будет более удачным.

Если обобщить сказанное и не сказанное здесь, то разговор можно свести к таким темам:

1. Учение о ноосфере и его место в веере учений 20-х годов, в частности – космизма.

2. Вписанность ноосферы в космическую альтитуду Разума.

3. Статика. Состав и устройство (структура) ноосферы.

4. Динамика. Динамика ноосферы и связанность динамики ноосферы с динамикой менталитета и соматики Земли.

5. Дух – Душа – Тело живой Земли. Ноосфера  – менталитет – соматика. Проблема их гармонизации в целостность.


Литература:

1. Александров Н.Н. Эволюция ментального хронотопа. – Кострома: Изд-во КГУ им. Некрасова, 2000. – 434 с.

2. Александров Н.Н. Формула истории. – Кострома: Изд-во КГУ, 2000. – 516 с.

3. Александров Н.Н.  Экзистенциальная системогенетика. – Кострома: Изд-во КГУ, 2000. – 750 с.

4. Богданов А.А. Тектология. Всеобщая организационная наука. – В 2 кн. – М.: Экономика, 1989. – (Кн. 1. – 304 с. Кн. 2 – 304 с.).

5. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. – М.: Наука, 1988. – 520 с.

6. Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. – М.: Рольф, 2002. – 576 с.

7. Моисеев Н.Н. Человек и ноосфера. – М.: Молодая гвардия, 1990. – 351 с., ил.

8. Русский космизм: Антология философской мысли / Сост. С.Г. Семеновой, А.Г. Гачевой; Вст. ст. С.Г. Семеновой; предисл. к текстам С.Г. Семеновой, А.Г. Гачевой; Прим. А.Г. Гачевой. – М.: Педагогика-Пресс, 1993. – 368 с. ил.

9. Русский позитивизм. Лесевич. Юшкевич. Богданов. Составитель, автор предисловия, обзорной статьи и указателя С.С. Гусев. Отв. ред.: А.Ф. Замалеев,  А.И. Новиков. – СПб.:  “Наука”. 1995. – 363 с. – (Истоки отечественной мысли).

10. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. Исследо­ва­ния изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. / Пер. с англ. В.В. Сапова. – С-Пб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного Института, 2000. – 1054 с.

11. Субетто А.И. Ноосферизм. Том первый. Введение в ноосферизм. – C-Пб: КГУ им. Н.А. Некрасова, КГУ им. Кирилла и Мефодия, 2001. – 591 c.

12. Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. Земля в объятиях Солнца. Гелиотараксия. – М.: Мысль, 1995. – 768 с.

13. Тейяр де Шарден. Феномен человека. – М.: Наука, 1987. – 240 с.

14. Юдин Э.Г. Методология науки. Системность. Деятельность. – М.: Эдиториал УРСС, 1997. – 445 с. (Философы России ХХ века).

15. Философия русского космизма. Сборник научных статей / Ред. Пирожкова Л.Ф. – М.: Фонд “Новое тысячелетие”, 1996. – 376 с.

16. Вернадскианская революция в системе научного мировоззрения – поиск ноосферной модели будущего человечества в ХХI веке (коллективная мононография). Под научн. ред. А.И. Субетто.- СПб: Астерион, 2003.- 592 с.


(Часть 1 была частично опубликована  на АТ (Александров Н.Н. В.И. Вернадский и неклассический менталитет ХХ века // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10421, 19.05.2003).


Часть 2. Ментосфера

Наш главный ракурс – ментальный, и менталитет выступает той призмой, через которую можно “вывернуть” тему ноосферизма. Однако здесь нужны некоторые пояснения и уточнения, поскольку единой теории менталитета пока нет, а есть отличающиеся подходы к ней.

С нашей точки зрения, при разговоре о менталитете основным контекстом выступает тройка взаимосвязанных форм: общественный интеллект, менталитет и общественное сознание. Они различаются, прежде всего, масштабом, рабочими диапазонами.

Общественный интеллект оперирует знанием, он накапливает знание для управления будущим –  вот почему он “настроен” на длиннопериодные волны и надсистемный масштаб. Знание древних греков для нас не устарело, и теорема Пифагора все еще преподается в наших школах. Такова специфика знания: оно входит в копилку человечества надолго, а то и навсегда. Знание тоже развивается, но в идеале знание есть то, что пригодно всегда и наполняет особую “долговременную память” человечества.

Это очень важно понять, применительно к трактовке ноосферы у В.И. Вернадского. Дело в том, что Вернадский несколько раз уточняет, что он связывает понятие ноосферы с наукой, и только с наукой. Научная мысль в его трактовке есть часть структуры биосферы, очень близкая по функции к современному понятию “общественный интеллект”. И тем не менее это разные понятия, что обусловлено самим местом их в истории, в ментальном цикле ХХ века: “ноосфера” – продолжение и развитие на новой ступени естественнонаучного понятия “биосфера”, а “общественный интеллект” – абстракция лежащая уже за пределами философских вершин естествознания, в пространстве синтеза всех наук, но ближе всего она все же к социальной философии как части философии в целом.

Противоположностью общественному интеллекту выступает “общественное сознание”. В нашей трактовке это инструмент непосредственного погружения в настоящее и реакции на происходящее, а в отражающем смысле – это экран текущего времени, через который общество ведет мониторинг, “бодрствует”, по О. Шпенглеру. Здесь – предельно короткопериодные волны и мизерный масштаб. Сознание поставляет материал для пополнения знания, но оно не содержит “знаний” в обычном понимании. Можно воспринимать реальность и активно реагировать на нее, но при этом не иметь “знаний” – так живут простейшие организмы.

Если рассмотреть вопрос аксиологически, общественный интеллект мы связываем прежде всего с Истиной, подчеркнем, с Истиной, а не только знанием, а общественное сознание – с Пользой.

Отсюда определяется место менталитета. Он удерживает целое, почему и мы говорим о нем как об особом единстве на пересечении долговременных и краткосрочных образований общественной “психики”. Знания, управляющие будущим, нужны нам лишь изредка, когда мы принимаем решения на определенный период и тем самым проектируем будущее. Знания – материал проектный, все остальное время эти знания лежат как бы на складе культуры. Сообщения о происходящем из сознания подтверждают или опровергают действенность принятого проекта. Но такая аналогия хороша для роботов, поскольку показывает, как работает связка Истины с Пользой.

Как только возникает управление на основе накопленного знания, на основе познанного, идет селекция знания для принятия решений. При этом не обязательно иррациональное в знании отметается: Гитлер достаточно долго и успешно руководил Германией и побеждал в войнах, хотя в основе его идеологии лежал эзотеризм, теософия, астрология и т.д. И у него, и у Сталина машина управления обществом была по основе идеологической, а отнюдь не знаниевой.

На грани между Истиной и Пользой существует совершенно иной механизм управления. Общество управляется не только при помощи знания, какой бы природы оно ни было. По исламским террористам видно, что ими управляют отнюдь не знания, а иррациональные убеждения и прагматизм. Назвать их поведение иррациональным тоже трудно – это поведение спланированное и осмысленное. Значит, есть и нечто третье, что участвует в управлении обществом, группами и отдельными людьми. И это третье порождают калокагатические регуляторы общественного поведения.

Парадоксальность менталитета состоит в том, что он работает во времени, во многих иерархических диапазонах сразу. Кроме того, в менталитете используются некие целостные образы, архетипы, устойчивые групповые представления и т.д. Менталитет имеет калокагатическую окрашенность, т.е. в его основе лежит связанность Этического и Эстетического. Мы доказываем, что они особо не привязаны ни к каким формам знания, а вполне самостоятельны. Они задают целостные образы мира и установки к действию. Эти установки имеют как долговременный, так и кратковременный характер. И единственное, что реально отображает состояние этой сверхсложной ментальной сферы, – это искусство. Посредством изучения искусства удалось увидеть, что сама эта сфера строго упорядочена и имеет свою уровневость и циклику.

Не нужно пытаться возложить на знание то, что знанию не принадлежит. Мы имеем здесь дело с аксиологией, а не с гносеологией, с процессами воспитания, а не с образованием и обучением. И конфликт между мифом и рациональным знанием, о чем говорил не только Налимов, – это конфликт двух  линий в истории. Функция мифа вовсе не в том, чтобы дать знание, но в том, чтобы дать целостную образную опору и задать мотивацию.

Не редуцировали ли мы тем самым категорию общественного интеллекта до ее рациональной составляющей? Да нет же – и в самом общественном интеллекте полным-полно всего иррационального, и обществом можно управлять на основе одного лишь иррационального знания. Но все равно это будет особый, знаниевый, тип управления будущим. Поведением общества реально управляет не только знание, и чем глубже в историю, тем меньше эта функция принадлежала знанию. Не только наша политика, но и власть все время оглядывается не на знание, а на установки, нравственные нормы, весьма неясные приоритеты своего “электората”.

Знает ли человечество, что успешно идет к экологической катастрофе? Знает. И что, оно управляет свои будущим на основе этого очевидного знания? Нет. Здесь и лежит разрыв между должным и сущим, хотя речь идет о самом важном – о выживании. И поэтому мы говорим: до тех пор, пока мы не научимся ментальному управлению, проектированию менталитета, никакие знания современное общество не спасут. Теория ноосферы, как и теория общественного интеллекта, была бы изумительно хороша для социализма, если бы он однажды приобрел планетарный масштаб. Таким образом, это проявления связанные, о чем с несомненной фундаментальностью говорит А.И. Субетто в первом томе “Ноосферизма”.

В менталитете есть не только отражение социального бессознательного. Менталитет не столько отражает, сколько реально управляет поведением обществ, групп и отдельных людей. Пока это происходит за счет глобальной ментальной программы, колоссальной инертной силы менталитета, можно сказать, почти безо всякого участия людей. Что проку воевать с конкретными чеченцами или талибами, если их ментальность самовоспроизводится на новых поколениях, как Гидра? Никто не отрицает, что системы воспроизводства проектируют и снабжают конкретные люди, но что движет ими?

Ни малейшего сходства нет между знаниевым и ментальным управлением, и нельзя их сводить к чему-то одному – это не только разные способы управления обществом, у них еще и механизмы разные.

Приписать менталитету одну только культурно-этническую основу и тем самым подвести его под общественный интеллект как одну из “устойчивых” составляющих – значит сузить проблему до  этно-культурно-топической типологии менталитета, близкой к теориям Мечникова и Гумилева. Но это далеко не все, что содержится в менталитете, и такое мнение противоречит ряду наших основных утверждений:

– о существовании единого менталитета человечества, а он есть;

– о существовании единого формационного менталитета, а его наличие очевидно;

– об особой ментальности цивилизаций (культур), который описывают Данилевский, Шпенглер, Тойнби, Сорокин.

С позиции управления будущим, злой разум обречен на исчезновение с лица Земли. Прямо на наших глазах совершается экспансия научно-технического разума, замешанного на власти денег, Пользы, и это он гонит планету в пропасть. Это не злой разум, но это – полезный разум. Можно заранее сказать, что он уничтожит если не Землю, то человечество. Если что-то ему и противостоит, так это – ментальные механизмы, обладающие колоссальной исторической инертностью.

Образование, основной механизм воспроизводства современного общества, обеспечивается знанием. И мы имеем сегодня в результате знаниевое общество, не намного отличающееся от общества информационного. В педагогическом смысле менталитет обеспечивает не образование, а воспитание. Добрым человека можно воспитать, но этого качества никогда не добиться за счет самого правильного образования. Никаким образованием не создашь художника, ибо актуальное восприятие красоты лучше всего воспитывается в  мастерской признанного мастера. Зато знанием художника можно изуродовать, и тому была масса примеров в советское время. Но не получилось сделать из писателей инженеров человеческих душ! Вот почему образовательное общество в его чисто знаниевом виде не решает проблемы будущего.

Будущее всегда рождается при посредстве утопий. Ментальное управление обществом  тоже утопия, но утопия, в чем-то конкурирующая с информационным и образовательным обществом. Конкурирует она там, где концепция образовательного общества не имеет реальной основы. Запад, упрощенно говоря, уже запустил основные механизмы образовательного общества. А вот исламские и некоторые другие страны упорно придерживаются традиции “воспитательного общества”. Эта, вторая, модель консервирует общество, но зато придает ему невиданную устойчивость во времени. Спрашивается, а так ли нам нужно все быстрее и быстрее покорять природу и конкурировать с соседом? Не лучше ли искать гармонию и просто по-доброму жить в этом прекрасном мире?

Управление менталитетом – пока утопия. По отношению к разным типам менталитета можно применять разные управленческие воздействия. И итоговый принцип ментального управления развитием социума – это детализация принципа идеальной детерминации истории, а идеальная детерминация построена на понимании необходимости управлять не только, скажем, едиными эколого-материальными ресурсами Земли, но и устранять конфликты ментального типа, что управленчески гораздо сложнее и требует новых типов институтов планетарного масштаба. Что происходит в мире сейчас, после теракта в Америке? Открытое столкновение двух глобальных типов менталитета, причем обе стороны готовы стоять насмерть, и на пороге – едва ли не новая мировая война. Почему? А потому, что ментальные процессы пока неуправляемы. Необходимо уходить от стихийной истории к истории проектируемой и управляемой, и проектировать в ней нужно прежде всего новый синтетический менталитет человечества, в котором все типы менталитета соединились бы в единстве. А это – задача России, и мы стремились показать логику этого.

Такое направление, как ментальное управление историей, еще только предстоит освоить в ХХI веке, поэтому нас ожидает, как минимум, “век менталитета”.

И последнее: следует точно отличать теологическое ментальное доминирование средневековья и доминирование ментальной составляющей в нынешнюю эпоху идеальной детерминации истории. Возврата к ранее существовавшему типу целостного ментального доминирования уже не будет, но будет новый синтез, в котором менталитет будет искусственно конструироваться и проектироваться. Пока это возможно лишь рационально (других способов проектирования мы не знаем), но не исключены и все иные варианты.

Все сказанное позволяет нам дополнить идею ноосферы как сферы разума идеей существования ментосферы – единого общечеловеческого менталитета. Мы достаточно обозначили здесь их различие, а более детально это сделано в ряде наших монографий. О некоторых аспектах этого явления следует поговорить подробнее.


О менталитете человечества

Менталитет обычно понимается как некая бессубъектная структура, суть которой мы раскрыли в наших работах. С нашей точки зрения, существуют различные уровни менталитета, и у каждого уровня можно выделять свой субъект, выступающий носителем данной ментальности. По Г. Спенсеру, это особый субъект: он рассредоточен во времени и пространстве. Уровневый подход  такого рода позволяет нам сразу обозначить: поскольку есть человечество как целое, постольку есть и менталитет, присущий всему человечеству.

Менталитет человечества мы различаем по отношению к двум гипотетическим субъектам, носителям иного менталитета. Во-первых, это – менталитет внеземных цивилизаций, гипотетически существующих. Во-вторых, менталитет нашего человечества может отличить от других, опять же пока гипотетических, предшественников человечества на планете Земля. И то, и другое – “виртуальные” глобальные менталитеты, но выстраивать такие типологии, помещая в них менталитет нашего человечества как особый тип, допустимо и даже необходимо. Может иметь место и некий третий вариант, о котором мы пока не подозреваем.

Таким образом, менталитет человечества можно отличать от менталитета тех цивилизаций, с которыми человечеству предстоит столкнуться в будущем, либо от менталитета тех цивилизаций, которые когда-то были на Земле в прошлом, либо, если говорить о синхронности, от так называемых “параллельных” с нами во времени, но неизвестных нам цивилизаций или иных аналогичных организованностей высокого уровня.

Поскольку существует единый менталитет человечества, его необходимо осмыслять и изучать: из чего он состоит, и как он функционирует. Ключевой вопрос: что объединяет в единство менталитет человечества. В менталитете человечества заложена единая структура, которая удерживает его как целое. Объединительным началом выступает некий набор ментальных инвариантов – он есть во всех типах менталитета, во всех культурах, у всех цивилизаций на Земле. К. Юнг, В. Выготский, “школа Анналов” только начали изучение этого направления. Кроме ментальных инвариантов, можно изучать некие логики и герменевтические приёмы, которые постоянно используются на протяжении всей истории человечества. Если бы их не существовало, мы вообще не смогли бы понимать друг друга, коммуницировать с другими по менталитету народами, а мы это делаем постоянно.


Типы единого менталитета человечества

Единый менталитет человечества складывается из четырех составляющих его типов. Мы их можем группировать попарно, например Запад и Восток, и попарно внутри – как различающиеся ментально (как на основании топики, так и на других основаниях).

В конце XIX века И. Мечников задал  типологию на базе топоса, создав теорию четырех великих исторических рек, на берегах которых возникли первые цивилизации. Но дело не только в геоклиматической детермининанте, породившей эти различия. В каждом из  культурных регионов есть свои ментальные ключи. Менталитет человечества как целого матрицируется в типы. И пока не очень понятно, что именно определяет привязку ментального типа к той или иной культуре, мы принимаем это как сложившуюся данность: существует четверка типов менталитета, и носители этих типов (ментально различные культурные ядра), расположенные в разных регионах Земли, параллельно проживают разные истории.


Уровни менталитета по отношению к историческим циклам

Разновидности проявления менталитета во времени также иерархические, но эта хроноиерархия иная, чем топоиерархия: она – нечетная.

Первый уровень менталитета – единый менталитет человечества. На этом верхнем уровне нами исследован цикл генезиса человечества (история общества) в контексте становления форм движения материи. Этим определяется специфика генезиса общества по отношению к другим известным видам генезиса, что, в свою очередь, позволяет установить новые способы прогнозирования будущего развития за счет обращения к более ранним этапам генезиса материи как к структурным инвариантам.

Но существуют и другие уровни, о которых мы говорим в нашей работе. В этом ракурсе обнаруживаются свои разновидности и носители. Есть формационный менталитет, культурно-цивилизационный и цивилизационный. И у каждого такого подразделения есть свои носители, свои субъекты, живущие во времени (где и заданы их границы). Например, это – цивилизации, группы цивилизаций одной культуры и т.д. На одном и том же топосе во времени могут существовать разные цивилизации (например, византийская – арабская).


Ментальные формации

Второй уровень менталитета – уровень ментальных формаций.

Ментальные формации – это большие отрезки истории социума, которые имеют единый признак: на протяжении одной ментальной формации менталитет человечества качественно не меняется. Определим  качественную устойчивость как “ментальный ключ”,  или “ментальную платформу”. Сказанное относится ко всем четырем типам внутри единого менталитета человечества. Можно более-менее достоверно утверждать это и по отношению к древнему миру и его этапам, и к средневековью, а вот в Новом времени глобальная смена менталитета произошла не везде, и на то есть причины. Главная причина – закон неравномерности исторического развития, применимый и к менталитету. Здесь необходимо понять сложные взаимоотношения топического и хронического доминирования: они, несомненно, взаимосвязаны и подчинены ряду законов (постепенное перемещение цивилизации с юга на север, рационализация Запада по отношению к Востоку и т.д.).

Если есть цикл, то при исследовании цикла могут быть выделены определённые устойчивые фазы этого цикла. Сейчас в глобальном общеисторическом масштабе таких ментальных ключей выделено пять, поэтому мы говорим о существовании в истории пяти ментальных формаций.

В первобытном обществе существовала своя ментальная основа, мифологическая по своему ядру и звериная по окраске. В античности мифология стала антропоморфной и политеистической. В средневековье ментальная платформа приобрела черты интеграционные – и возник монотеизм. В Новом времени европейский человек отрекся от Бога и стал опираться только на свой разум, что породило не столько капитализм, сколько особый менталитет научно-технической цивилизации. К этому типу цивилизации мы относим и исторический социалистический эксперимент, он по идеологии – просвещенческий. Его искусственно свернули у нас с ликвидацией СССР, но он продолжается и в Китае, и в ряде других стран.

Ментальный глобальный конфликт, с которым мы имеем дело на сегодняшний день, состоит прежде всего в том, что одновременно сосуществуют не только топо-типологически разные, но и хроно-исторически разные ментальности: люди на Земле живут сегодня в разных ментальных формациях, по сути, в разных исторических временах и пространствах. Ментальность того же ислама, если ее оценивать формационно,  средневековая, она может как угодно модернизироваться (как правило, в светских ее проявлениях и институтах власти), но внутри нее воспроизводятся прежде всего средневековые ценности и представления о мире и человеке, социальные структуры и т.д. Попытки возврата к “золотому веку”, истокам и т.п. оборачиваются всегда одинаково – появляется фундаментализм и какие-нибудь очередные талибы. И здесь для нужд глобальной политической практики нужна такая наука, как “ментальная конфликтология”, а ведь вопрос о ней пока даже не поставлен.

* * *

Мы постоянно говорим о наступающей эпохе ментального проектирования как о необходимости. Здесь первым будет тот, кто глубже проникнет в структуру менталитета и сумеет выработать соответствующие инструменты и механизмы. И в этом ракурсе –  и идеологически, и методологически, для нас наибольший интерес представляют глобальные научные идеи В.И. Вернадского и всех русских космистов начала ХХ века. Они говорят нам о способе – как человечеству стать на необходимый уровень нового организма под названием “человечество”.

Но, поскольку этот ментальный цикл последний в истории, продолжения можно ждать не на путях перехода пассионарности к новой стране, а на путях интеграции многих стран, их блоков и объединений в новой общечеловеческой ментальности. Она заложена равным образом в идеях русских и зарубежных космистов и философов, творивших на грани веков, в момент великого ментального перелома.

Все сказанное выше послужило историческим контекстом для формирования учения В.И. Вернадского. Мы постарались показать, насколько его учение в целом соответствовало сути глобального менталитета человечества в ХХ веке. Идеи Вернадского были сформированы на начальном этапе становления нового формационного менталитетета, который иногда называют неклассическим. Эти идеи активно изучаются, но нам хотелось бы внести в этот процесс дополнения – изучается не все и не полностью.


3. КОСМИЗМ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ БУДУЩЕГО


Иерархический ракурс бытия общества (социума)

Установление системной иерархии начинается с ряда: “надсистема – система – подсистема”. По отношению к обществу чаще всего употребляется “органический” подход, поскольку общество живет, оно живое. Поэтому речь может идти о трех иерархически разных субъектах, которые также можно трактовать системно и иерархически:

– надсистемный субъект – человеческий род (все люди);

– системный субъект общество (группа людей);

– подсистемный субъект – “я” (отдельный человек).

Отметим, что в ХХ веке ментально доминировал именно системный субъект – общество. Хотя два открытия начала ХХ века: человечество как надсистемный субъект и “я” (отдельный человек) как главный подсистемный субъект, были сделаны как раз в начале этого века. Речь идет прежде всего о западном экзистенциализме, опорой которого является атомарная личность, “бунтующий человек” А. Камю. Противоположностью этого подхода в философии начала ХХ века явился русский космизм, для которого субъектом становится все человечество как единое целое, существующее в глобально понимаемом хронотопе: во все времена, на всей Земле, без единого исключения. Этот надсистемный субъект был заявлен, но пока что даже не осмыслен толком.

Обозначить наличие этих трех субъектов важно уже потому, что  само это иерархическое разведение порождает три  разных культурологии, каждая по поводу своего субъекта. И главное состоит  в том, что невозможно игнорировать их наличие и связанность, из какого бы уровня мы ни посмотрели.


Иерархический ракурс бытия культуры

Когда мы говорим о целом, наиболее адекватным способом представления социума является органический, а вот культуры – системный. Своеобразным бампером между ними является функционализм, но только если не сводит его к системности: он содержит взгляд на общество как на организм и на культуру, как функцию этого организма. В органическом варианте культура общества связывается с совокупностью культур личностей. Их связанность дает нам ракурс понимания культуры как двустороннего канала связи: культура общества – культуремы – культура личности.

Системность как подход к исследованию культуры требует фиксации культуры как “системы”, и отсюда уже можно разворачивать такие ракурсы как “состав”, “структура”, “упорядоченность”, “цельность”, “связность” и т.д.

Что касается раскрытия способов жизни культуры через набор ее подсистем, то здесь языком исследования чаще всего становится технико-технологическое описание, трактующее культуру как социальный механизм (механицизм).

Анализ истории учений о культуре позволяет сделать вывод, что изучать культуру как целое можно в трех обозначенных предельных разновидностях. Эти подходы не исключают, а взаимодополняют друг друга, что дает нам основной набор взглядов на всю проблематику культуры. Их развертывание порождает только аспектные взгляды на культуру.

Уточним, что говоря о культуре, то есть, находясь в системном уровне, мы можем направлять свое внимание либо вверх по иерархии (и тогда фигурируют “функции”, а общество понимается как организм), либо вниз по иерархии (и тогда фигурируют или отдельные люди и их культура, или “техники и технологии”, исходящие из машинной трактовки культуры как социального механизма).

В более простом виде техника (и любая произведенная ею культурема) овеществлена. Но это лучше продемонстрировать изнутри более широкого ракурса.

Мы уже говорили о субъектности в связи с культурой. Если брать за основу аналогии с человеком, субъект может рассматриваться с позиции: Дух – Душа – Тело. Приводя это к трем известным типам метаболизма, можно провести аналогии Духа (Логоса) с информацией, Тела (Сомы) с веществом, и Души (Жизни) с энергией.


Дух   – (Логос)  – Информация

Душа – (Жизнь) – Энергия

Тело  – (Сома)   – Вещество.


Это порождает три такие основные трактовки культуры:

- культура как проявление Духа (Гегель); культура как совокупность всеобщих архетипов (Юнг);

- культура как некая особая Душа (Шпенглер), живущая во времени; культура как трансляция социального опыта, культура как коммуникация (Моль), и как общение (Леонтьев); культура как проявление аксиологических установок (Каган), культура как совокупность норм; культура как проявление деятельности (Зеленов), культура как технология (Дьюи, Гастев) и т.п.;

- культура как социальная вещественность, как Сома организма общества в смысле ”второй природы”, как набор культурем, как набор памятников (Кребер); культура как техника и т.п.

Но поскольку в жизни культуры у нас участвуют три разных субъекта, то каждый из них можно описать в этом ракурсе. Возникает матрица из девяти компонентов, которая позволяет классифицировать уже гораздо большее количество теорий культуры:



Заполнить эту матрицу разнообразием исторически разных ”теорий культуры” не так уж сложно.

Например, Гегель говорит о духе человечества, Шпенглер – о душе общества, Кребер – о культурной “соме” неких сообществ. Древние греки, говоря о гармоническом развитии человека, называли все три составляющие: и Дух, и Душу и Тело. Ту же тройку по отношению к человечеству обозначили русские космисты, в том числе и современные: Ноосфера – Ментосфера – Техносфера и Антропосфера. Напомним, что для космистов начала ХХ века именно преобразование соматики Человека куда важнее, чем все достижения техники.  И вот почему: общественную соматику можно свести ко второй природе, она и эволюционирует в  истории общества, а соматику очень разного человечества уже нельзя. Есть тут же и такой непростой ракурс как  возможность личности управлять сомой при помощи воли (сил Души), а душой – при помощи Духа. Например, все чудеса системы Норбекова строятся на возможность личности управлять сомой при помощи воли (сил Души, подсознания и т.д.). А когда Христос говорит – верой сдвигаются горы, верующему и вода твердь, то перед нами возможности личности управлять не только своей сомой, но и миром внешним; а это означает, что настоящая сила – в Духе. Рационалисты подставили на место Духа Разум и многих чудес достигли в преобразовании внешнего мира. Но тогда возникает вопрос: это все, или Дух шире Разума?

Парадоксально  то, что крайности (человек и человечество) как-то подозрительно сходятся  на человеке. Образование единого человечества у космистов связывается с бессмертием Человека и его новыми свойствами. Общество и его абиотическая техника – временный вариант существования?

Упрощенно это матрица “типы метаболизма – иерархия социальной общности”. В человеке и человечестве (как диалектической паре) мы имеет исторические пределы: человек как результат антропогенеза и как начало общественной истории и – антропокосмизм как ее предполагаемое окончание. Тогда “культура” в истории преимущественно связана с “обществом”, что соответствует действительном положению дел в современной культурологии. Но наш подход априори шире: он раскрывает путь и в культурорлогию будущего, а не только прошлого и настоящего.

Наука смотрит на мир глазами общества, ее инструментом всегда была логика. Есть у общества и душа, которую мы называем, например, менталитетом этого общества. И все это соединяется в общественной соматике (техника и созданная ею вторая природа).

Экзистенциализм смотрит на мир через глаза человека и инструментом нашей экзистенциальности является герменевтика. Личность также обладает уникальной ментальностью, как и уникальной сомой.

А вот посмотреть на мир через доминанту человечества мы пока вряд ли можем: ни логики такой нет, ни герменевтики, ни соматики. Зато есть проблема их синтеза и она – важнейшая в культурологии будущего.

Напомним, что в органическом варианте культура общества связывается с совокупностью культур личностей, откуда возникает понимание культуры как двустороннего канала связи: культура общества – культуремы – культура личности. Но ведь можно поставить вопросы и шире, включая всю иерарию:


Культура Человека – Культура Общества


Как происходит трансляция из культуры человечества в культуру общества? И наоборот – как происходит накопление достижений общественных культур в культуре человечества? Как осуществляется пассионарная историческая связь целого и части: проявление культуры человечества в культуре доминирующего общества?


Культура Человечества – Культура Личности


А возможна ли трансляция из культуры человечества непосредственно в культуру личности? Это проблема пророка, который говорит от имени надсистемы (и еще не очень поймешь, какого надсистемного уровня, там же тоже своя иерархия). Как ни странно, от имени человечества говорили очень немногие, а может и никто.

Обратный вопрос: а возможна ли трансляция из личной культуры непосредственно в культуру человечества? В некотором смысле да, поскольку путь Христа, Будды или Магомета окрашен их личностью. Но тут проблема в другом: а может ли человек сам, своей деятельностью любого рода, изобрести нечто, не содержащееся в культуре человечества?

* * *

Нетрудно догадаться, что рамку системности можно переместить вверх по иерархии, т.е.  принять в качестве системы культуру человечества. И тогда – куда ж нам плыть? во что надсистемное нам себя вписывать? Эти вопросы важнее, чем кажется на первый взгляд.


Запись опубликована в рубрике Без рубрики с метками , , , , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Подписаться на комментарии к записи

4 комментария: НООСФЕРА И МЕНТОСФЕРА

  1. Если вам герметизм не чужд, судя по публикациям, могу порекомендовать книги философа и герметиста Дарио Саласа – а именно «Развитие внутренего мира». Будет интересно.

    Цитировать
  2. Это для меня как бы общеизвестное. Я даже выдвинул гипотезу, что при вращении Земли образуются четыре зоны, есть такой эффект в физике. И описал эти зоны как четыре культурных ядра.
    Еще бы кто мне сказал, что есть разум?

    Цитировать
  3. Николай, а как вы относитетсь к идее, что ноосфера является ментальной сферой Земли, или её разумной оболочкой. Разум планеты – это сфера, образованная её полюсами. Может так же и человек образует свою сферу разума?
    А еще из Древнего Египта есть 7 принципов, один из которых гласит «Всё есть УМ, Вселенная ментальна», то есть Вселенная тоже есть сфера разума и творением Создателя.
    С уважением
    Иван

    Цитировать
    • С этим можно согласиться. Но большинство исследований мозга сходится на том, что это приемник. Поэтому автономность человека с точки зрения разума – это гипотеза, требующая особой проработки.

      А «Все есть Ум», это и Индия тоже. Общекультурная установка всех древних цивилизаций.
      Но проблема в том, как именно они понимают Ум. Здесь дефиниции придется отстраивать: Ум, Разум, Рассудок и т.д. Это много раз делали самые разные авторы, но я пока не могу назвать более-менее убедительной сборки. В контексте целого.

      Цитировать

Добавить комментарий