П. Брейгель, «Зима»

П. Брейгель. «Зима»

Так хорошо, так весело и строго.

Здесь просто жизнь. И труд без суеты.

Земная жизнь. И место есть для Бога.

В каком же доме был ребенком ты?

Пропорция картины – золотое сечение или около того (1,3 – 1,6). Это гармония и покой.

Пространство внутри картины (поле ясного зрения) описано горизонтальным (лежащим) овалом. Это ее геометрическая характеристика, вызывающая и развивающая исходное чувство природного покоя, гармонии.

В то же время это пространство, открывающееся в глубину, – огромная чаша, здесь люди живут как бы в ладонях невысоких гор. Отсюда защищенность. Они когда-то нашли хорошее место для жизни в этой долине. Горы закрывают их от ветров, и есть вода – пруды, река, озерца.

Пруды контрастируют своей геометрией с общей свободой расположения всего окружения. Но эта свобода – не хаос, а прихотливое разнообразие. Приятная и простая хаотичность, не перегруженная. Геометризированные постройки поставлены по сложному рельефу (подчинены ему), а не как в современном городе – по стрункам. Причем, природа с ее законом здесь впереди, а человек только пристраивается к ней. Он вписан в природу, как и положено в средневековье.

Эти голые деревья первого плана – геометрический закон и вместе с тем порядок. Деревья зримо демонстрируют принцип золотого сечения, органическую логика роста: растущее вверх дерево показывает процесс увеличения количества веток по уровням, и они все тоньше, пока не растворяются в небе. Вместе с тем это и принцип иерархии. О нем дерево напоминает. Причем, иерархия-то небесная (клин треугольника идет сверху вниз). Так что перед нами символ и довольно сложный.

Много визуальных стрел, направляющих. Поразительно просто построены кулисы планов, и все они организованы основными линиями визуального поля (кристалл осей). Направляют зрение идущие, едущие, а также поднимающиеся лестницы, мосты (один на втором плане, остальные домысливаются из-за обилия воды), и невидимая по большей части дорога через поселение. Дорога вся прочитывается за счет движения воза с дровами – это темный силуэт на белом снеге в обрамлении деревьев, обсаживающих дорогу. Движение по дороге (интенция) открывает нам мир за пределами этого фрагмента – мы домысливаем из опыта и знания, что дорога приведет в такие же, и другие поселения и города, и страны, и континенты.

Кстати, охотники и их собаки входят в жилое пространство из дикого внешнего мира (леса), а воз едет за пределы этого жилого пространства, точнее – указывает на такую возможность. У них однонаправленные движения.

А на переднем плане у огня кто-то идет в противоположную сторону. Хотя и не так энергично, но на то и контраст.

Функция дороги: поместить систему в надсистему, мир в макромир.

Что важно – это именно система небольшого поселения как целого, как организма и в ней много элементов – «муравьев» – людей, животных, птиц. Но нет обозначенных и отделенных единиц, как в Возрождении. Это простой мир крестьянской общины, без аристократов и интеллигенции. Некого особо выделять и детализировать. Позднее средневековье.

Хотя в других картинах того же времени простая жизнь такого рода чаще служит обрамлением, фоном. У Яна ван Эйка карлики, корабли, дороги, город, бухта – все фон для канонической священной сцены (мадонна с младенцем) и главное – портрета заказчика.

А Брейгель – он недаром «мужицкий». Он любит общинность, хотя все больше посмеивается над ней и ее приколами.

Но вернемся в картину.

Охотники идут по цилиндрическому (или коническому) холму и вводят в первый план, их багры (или копья) дают разнообразие ритма и точно показывают ось от середины горизонтали до середины вертикали.

За этим первым планом сразу начинается полет в пространство, и обозначает его две сидящие и одна летящая в перспективу птица. Горка первого плана довольно высокая, с нее так и хочется ухнуть на лыжах или санках вниз до самого льда второго плана.

Площадки замерзших прудов взлетают, они вообще похожи на взлетные полосы аэродрома своей ровностью и ритмом. Эти квадраты, повешенные с двух сторон на ось дороги – какой-то гигантсткий самолет Можайского. А по оси этой дороги, обсаженной деревьями, мирно едет воз с дровами и ветками; в плане треугольный, стремящийся. Прямо указатель движения.

Внизу картины вроде как куст (нечто, вроде части спиленного или сломанного дерева с ветками), который держит вертикальную ось центра. Он кстати, здорово «натягивает» пространство, поскольку чтение идет от входящих охотников, но этот куст сбивает, «тянет» зрение на еще более передний план. Это визуальная точка отсчета глубинности картины.

Визуальный клин композиции слева направо сходится на церкви. Он задан ритмом деревьев, идущих с левой стороны, прямо в смысловой центр картины – местный храм, в церковь. А это – идея Бога, создавшего и сохраняющего этот мир.

Второй клин идет с противоположной стороны, справа. Начинают его массы гор и хаос построек справа. Вибрируя, он исчезает за домами, постройками и холмами. Этот клин – идея материи, вещественности. Она не имеет завершения и центра, поскольку материя вторична. Но вот что важно в символическом плане – этот клин упирается в горящий огонь.

Получаются конструкция горизонтали: два встречных треугольника, причем очень вытянутых. Они смысловые: небесное и земное взаимопроникают друг в друга.

В картине присутствуют четыре стихии. Все тот же символизм. Огонь горит, застылая вода – снег и лед, и вода в ведрах и полынье. И густой зимний воздух, едва отличимый по тону ото льда. И, наконец, земля. Вещественные камни домов и черепица под снегом, вещественные горы и прочая твердь.

И много развернутого в типах. Живое – люди, животные, птицы и растения. Старики, взрослые и дети.

Куда летит в пространстве эта птица? Она пролетает над осью храма. И это тоже символ – символ Духа, аналог Голубя небесного. А сама птица все-таки темная, поскольку мир этот – земной. Введи сюда белого голубя с лучами небесными – и все иное, весь смысл. А вторая птица сидит на этой же оси:

И еще о геометрии – пушистые шары деревьев на заднем плане (или, скорее, «яйца», а не шары), цилиндрические стволы деревьев на переднем плане (что особенно подчеркивает контраст их темноты со снегом). Треугольные крыши домов (кстати, трехскатные, а в целом –       усеченные тетраэдры). Квадратные катки,  прямоугольник вывески. Скрытый геометризм домов и прочих построек. И вся эта неявная геометрия – по контрасту с живым – свободой охапки хвороста, причудливыми силуэтами собак с хвостом «колечком», свободой летящей птицы и т.д. Даже горы здесь совершенно не геометричны, они скорее живые по формообразующим линиям и поведению.

Круг, квадрат, треугольник. Шар, цилиндр, октаэдр, куб. Полный набор первосимволов.

Но у Брейгеля любой геометризм тут же снимается причудливой игрой деталей естественных и сложных по абрису. В любом кусочке картины.

На шаре дерева, как на пушистом фоне – прямо перед ним – разнообразное кривое деревце. То же – на фоне ромба заснеженной крыши – сложное дерево силуэтом.

На катке (откровенный геометризм, хотя везде нарушенный) броуновское движение групп людей, контрастные силуэты.

Общее впечатление: контраст и дополнение естественного и искусственного миров.

А какие звуки и запахи!

Охотники идут по снегу, усталые, вразнобой, снег хрустит.

Их собаки лают и весело тявкают, почуяв дом. Дом вот он, спустись с пригорка. Поэтому весело. Он предчувствуется.

Трещит горящий хворост прямо с левой стороны. Горит огонь на снегу, люди чего-то делают, работают. Пахнет дымом и жильем.

Трубы домов может и не дымятся, но запах дыма, домашнего очага, от них исходит – по памяти.

Вдалеке на катке звенят коньки (резонирует лед и вся «чаша» долины) и слышны веселые голоса детей. Вспоминается что-то пушкинское про зиму («мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед», «вот бегает дворовый мальчик в салазки жучку посадив…»).

Вдали едет воз с хворостом и дровами, и едва слышны удары кнута о плотный круп лошади и обращение возничего к лошади («Ноо, мертвая!..»).

Кто-то согнувшись несет огромную вязанку хвороста по мосту на втором плане, и явно бурчит, проклиная ее тяжесть. Может даже про себя бурчит, но мы это почему-то понимаем это.

Тетка в фартуке осторожно перебегает пруд по льду. Вроде как стирает в полынье и куда-то пошла по делам.

Так много движения в картине, оно вроде бы хаотичное, но это все – жизнь, функционирование общины, и добыча пищи, и ожидаемый отдых от трудов, и праздник, и молитвы. Все здесь и все так естественно и так просто.

Господи, как хорошо!

***

Кроме того, и это самое важное, перед нами середина истории человечества. Если мы посмотрим назад, в прошлое, то там такой идилии не увидим. Относительный мир бывал, но все чаще войны. Относительая свобода тоже бывала, но все больше рабство и прочее в том же духе. А такая общинная свобода – она очень даже временная.
Соотношение свободы человека и свободы общины здесь равновесное. Но это как раз тот момент истории, когда просыпается свобода Я в Европе. Предверие возрождения.
Посмотрим вперед в историю – индустриальная цивилизация и эта постоянно ускоряющаяся гонка. Она отрывает  человека от Природы. Эта гармония, равновесие, бывшие в истории только раз, разрушается навсегда.
Я как-то писал об этом: именно в позднем средневековье происходит действие большинства волшебных сказок.

* * *

Прочтя комментарии я рассмеялся  – и написал книгу

Н.Н. Александров, Анализ картины Питера Брейгеля «Зима» (Охотники на снегу) // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.17167, 02.01.2012.